Ли Чайлд - Триллер

Она послушалась и закрыла рот.

— Сегодня вторник, — начал Франклин. — Многие из вас в курсе, что мадам Гельвециус, сидящая сейчас рядом со мной, вместе с мужем на протяжении долгих лет устраивала по вторникам философские салоны в их особняке в Париже. Также, возможно, вы слышали, что мадам является учредительницей элитной французской масонской ложи, знакомой многим по названию «Ложа девяти сестер». Эта организация, в которую я был посвящен и в которой имею честь быть гроссмейстером, также собирается по вторникам и оказывает массу полезных услуг Соединенным Штатам. Скажите, какой смысл мы можем придать этому конкретному дню недели?

— Это день древнескандинавского бога Тиу. По-французски это Марс, бог войны, — отозвался Куинси.

— Верно, — согласился Франклин. — Но есть и кое-что еще.

Вошли слуги, чтобы убрать пустые тарелки и принести чистые. На столе появились большие блюда с утятами, фуа-гра с трюфелями, перепелами, кроликом и тушеными бобами. Слуги наполнили бокалы и удалились, и только тогда Франклин поднялся и продолжил речь:

— Однажды, в ином месте и в иное время, я посетил заседание другого подобного клуба. Было это почти тридцать лет назад, в тысяча семьсот пятьдесят четвертом. Мне тогда пришлось оставить свой дом в Филадельфии и отправиться на юг. В те годы никто и вообразить не мог, что в один прекрасный день — и в не столь отдаленном будущем — мы, колонисты, восстанем против метрополии и создадим собственную республику. Собственно, на тот момент у нас было больше проблем с французами, которые пытались закрепиться в долине реки Огайо, а также с индейцами, которых французы поддерживали оружием и луизианским ромом. Спустя несколько лет молодой офицер по фамилии Вашингтон сделал первый выстрел во французско-индейской войне, которая впоследствии получила название Семилетней и в которую были втянуты все европейские страны и даже Индия. А привела она в итоге к нашей революции. Так что тот выстрел с полным правом можно назвать выстрелом, который потряс мир. В январе пятьдесят четвертого я посетил встречу недовольных своим положением лидеров индейских народов, затем вернулся в родную Филадельфию и там выяснил, что получил должность помощника почтмейстера североамериканских колоний — важная, доложу я вам, должность. Поскольку очередная встреча вождей планировалась в Олбани только через несколько месяцев, я решил, что сейчас самое подходящее время проинспектировать почтовые отделения в южных колониях. Одним из наиболее важных пунктов в моем маршруте был Аннаполис, расположенный на берегу Чесапикского залива. Моя репутация как исследователя и изобретателя шла далеко впереди меня. Всего за несколько лет до описываемых событий мне удалось «приручить» молнию, поняв, как можно увести в землю ее заряд. Едва «Мэриленд газетт» поместила заметку о прибытии в этот шумный прибрежный город нового помощника почтмейстера, как на меня обрушился вал приглашений из политических, общественных и научных кругов. Но самым таинственным из всех было приглашение от группы джентльменов, которые не относились ни к одной из перечисленных категорий. Сами себя они именовали музыкантами-любителями. Большинство из них были выходцами из Шотландии, они собирались дважды в месяц, чтобы сочинять и исполнять музыку. Поскольку встречи их всегда проходили по вторникам, то они и нарекли свой кружок «Вторничным клубом».

На протяжении всего рассказа Франклина единственным звуком в комнате помимо его голоса был звон столовых приборов…

Вечер вторника, когда я впервые посетил собрание этого клуба, выдался мрачным и ненастным. У дверей меня приветствовал основатель клуба Александр Гамильтон — нет-нет, он не имеет никакого отношения к нашему конгрессмену и герою войны. [132] Александр Гамильтон (1757–1804) — выдающийся государственный деятель и первый министр финансов США. Участник Войны за независимость, был личным адъютантом главнокомандующего американской армией Джорджа Вашингтона. Погиб на дуэли. Этот Гамильтон был уроженцем Эдинбурга и только недавно перебрался за океан. Вообще, Гамильтоны — одна из наиболее влиятельных фамилий в Шотландии. Вскоре мне представилась возможность узнать, какое значение имеет Шотландия в рамках всего грандиозного замысла.

Члены клуба — их имена я уже давным-давно позабыл — весь вечер исполняли забавные песенки. Всем нам дали тайные имена. Так, я получил имя Электрико Витрифико — за то, что открыл способ увести в землю всю силу молнии. У них имелась стеклянная гармоника, [133] Стеклянная гармоника — редкий музыкальный инструмент, состоит из стеклянных полусфер различного размера, нанизанных на металлический стержень, укрепленный в ящик-резонатор с водой и уксусом таким образом, что сферы погружены в него лишь наполовину. Известна в Европе с середины XVII века. Первоначально играли на тридцати-сорока стаканах, прикасаясь к краям которых исполнитель извлекал необычные, неземные звуки. Именно Франклин заменил стаканчики полусферическими чашечками, нанизанными на железный вал. Нижний край чашечек погружался в корытце с водой и при вращении вала, приводимого в движение педалью, равномерно увлажнялся. Прикосновение пальцев к влажным краям чашечек порождало нежный, приятный звук. сделанная по придуманному мной образцу, и они играли на ней чудесные мелодии. Потом был ужин, за которым в изобилии подавали спиртные напитки, а в промежутках присутствующие распевали коротенькие масонские песенки. Поскольку в тридцатые годы я сам стоял у истоков филадельфийской ложи, то сразу же понял, что нахожусь среди братьев, и потому ощущал себя очень комфортно. Нет ничего сильнее, друзья, духа товарищества!

Было очень поздно, и большинство юных джентльменов уже разошлись по домам, когда я остался наконец наедине с кучкой наиболее приближенных к Гамильтону братьев. Вот тогда-то я и сформулировал самый важный вопрос: ради какой же песни вы сегодня меня пригласили?

Члены клуба, судя по всему, чрезвычайно обрадовались моему вопросу. Они все по очереди вставали и пели а-капелла знакомый мне канон, имеющий старинное происхождение. Первый куплет на французском, второй на английском. Вот эта песня:

Заканчивая свою часть песни, каждый из братьев садился на место; наконец остался один-единственный брат. Когда же и он пропел последнюю строчку «Дин-дин-дон, дин-дин-дон» и сел, все присутствующие в немом ожидании уставились на меня. Был слышен лишь стук дождя по крыше. И я заговорил: