Андреас Эшбах - Идеальная копия: второе творение

На кухне кто-то громыхал посудой – вероятно, один из охранников зашел в дом с черного хода, чтобы налить себе кофе или еще что-нибудь, им это было разрешено. Про себя Вольфганг мысленно поблагодарил его за этот визит, теперь он хотя бы знал, каким будет его следующий вопрос.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он, проводив Свеню в гостиную.

– Не откажусь, – сказала она и упала в одно из глубоких кресел.

Уже на кухне он понял, что забыл спросить у нее, чего именно ей принести. Но возвращаться для этого назад показалось ему еще глупее. Поэтому он достал из шкафа два больших бокала, а из холодильника все соки, минералку и лимонад, которые там были. Поднос, с которым он шел до гостиной, получился внушительно тяжелым, а бутылки угрожающе качались и звенели, но ему удалось донести их до гостиной, избежав крушения. Он поставил напитки перед Свеней, плюхнулся в соседнее кресло и, особо не раздумывая, сказал:

– Я до сих пор не могу поверить в то, что ты действительно пришла. – Секундой позже, когда его мозги осознали, что произнес его рот, он весь погорячел и покраснел от смущения, и поскольку земля явно не собиралась оказать ему спасительную услугу, разверзнувшись, поглотив его, то Вольфганг, заикаясь, попробовал справиться самостоятельно: – Я хочу сказать… э-э-э… круто, что ты пришла и все такое…

– Ты же меня сам пригласил, разве нет? – ответила Свеня, наливая себе в бокал кока-колу. – А я сказала, что я подумаю.

– А, точно, – теперь он понял, о чем шла речь все это время. О виолончели. Она пришла, чтобы послушать, как он играет. И именно сегодня, после того как он за целый день не сыграл ни одной ноты.

– Кроме того, я просто должна была прийти. Я подумала и решила, что, когда Глатц так активно выступает «против», я просто обязана быть «за». Я думаю, это во всем так. – Она поставила стакан. Ее взгляд рассеянно блуждал по висевшим на стене акварелям. – Я, наверное, глупости говорю…

– Нет, я… я слышал, что в школе не все в порядке.

Свеня издала короткий смешок, больше похожий на кашель.

– «Не все в порядке» – это слабо сказано. Они все как с цепи сорвались. – Она откинулась назад и вжалась в спинку кресла, как будто хотела спрятаться в ней целиком. – Я рассталась с Марко из-за тебя. То есть из-за всей этой истории.

– Правда? То есть из-за какой истории?

– Ну, он просто говорил такие ужасные фашистские вещи про клонов, просто отвратительные. И вчера вечером я спросила себя, хочу ли я и дальше все это слушать, и пришла к выводу, что нет.

– Что за вещи?

Она еще глубже вжалась в кресло.

– Поверь мне, ты совсем не хочешь этого слышать.

– А, – смущенно ответил Вольфганг, – значит, эти вещи.

На самом деле, он и понятия не имел, что такого мог сказать Марко, но Свеня была права, он совсем не хотел этого знать.

На какое-то время в комнате повисла мучительная тишина. Если бы какой-нибудь слишком много о себе возомнившей булавке вздумалось произвести впечатление, с грохотом упав на пол, это был бы для нее самый подходящий момент.

Свеня потянулась, глубоко вздохнула, оглянулась вокруг и сказала:

– Ты здесь занимаешься?

Вольфганг заморгал:

– Нет, в моей комнате. – Не звучало ли это так, как будто не успела она расстаться с Марко, а он уже вознамерился затащить ее в свою комнату? Интересно, есть ли в мире хоть один человек, который ведет себя еще более неловко? – Но акустика здесь гораздо лучше, – поторопился добавить он. – Я, э-э-э, когда я играю для кого-нибудь, я всегда делаю это здесь.

Она кивнула, все еще изучая картины на стенах.

– Например, когда в гости приезжают бабушка с дедушкой, да?

– Не совсем. Мои бабушка и дедушка уже давно умерли.

– Ну, или на праздниках, в семейном кругу.

– Вообще-то родственников у меня тоже нет.

Она посмотрела на него:

– И кому же ты тогда играешь?

– Тебе, – ответил он и подумал, что упустил лучший момент для какого-нибудь изящного ответа, но в голову ему не приходило ничего мало-мальски остроумного. Он встал: – Я сейчас все принесу.

Поднимаясь по лестнице, он задумался, что это действительно не очень обычно и даже как-то грустно – не иметь ни дедушек, ни бабушек, ни дядь, ни теть, ни двоюродных сестер и братьев. Все это он знал только по рассказам. Но откуда взяться родственникам в семье, где оба родителя, как и он, были поздними и единственными детьми. Когда он родился на свет, матери было 38, отцу – 42, и уже к тому моменту дедушек и бабушек в живых не осталось. Похоже на то, что одиночество ничуть не мешало его родителям, у них не было даже близких друзей или знакомых. Они просто были такими.

Он принес вниз виолончель и смычок, и Свеня искренне удивилась, увидев инструмент. Она спросила, можно ли ей подержать смычок.

– Конечно, – ответил Вольфганг.

Он рассказал ей, что кончик смычка, который при игре держишь в руке, называется лягушка, и что в смычок вставлены конские волосы. Показал, как натягивать или ослаблять смычок и как правильно держать его, и всякий раз, когда он касался ее руки или правильно ставил ей пальцы на смычке, его пронизывало, как от электрического тока. Он вдыхал запах ее волос, видел веснушки на крыльях ее носа и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Она спросила, сколько стоит такая виолончель, и застыла в благоговении, когда он сказал ей, что за хороший инструмент придется выложить около пяти тысяч евро.

– Но моя виолончель – это семейная реликвия, ей больше двухсот лет, и стоит она, как минимум, в четыре раза дороже.

– Боже мой! И ты так спокойно разгуливаешь с ней по городу?

Вольфганг пожал плечами.

– Ну, она, конечно же, застрахована, и зарегистрирована, и все такое. Ну, с такими вещами иначе не бывает.

– А смычок? Сколько стоит такой смычок?

Вольфганг взял смычок в руки.

– Этот у меня уже давно. Тогда, если не ошибаюсь, он стоил две тысячи евро.

Это ужаснуло ее еще больше.

– Две тысячи! За такие деньги мой брат машину себе купил.

– Погоди секунду. – Вольфганг сходил в отцовский кабинет и принес оттуда свой первый смычок, который висел на стене над коллекцией кассет. – Этим смычком я играл еще ребенком, первые полгода, он самый дешевый из всех. Послушай.

Он провел ей по струнам, просто «до-соль-ре-ля», и сам удивился тому, как тускло и безжизненно звучала его виолончель. Когда для сравнения он сыграл те же ноты своим смычком, даже Свеня услышала разницу. Каждый бы услышал ее. Хороший смычок творит чудеса.

– Теперь сыграй что-нибудь по-настоящему, – наконец попросила его Свеня.

Привычными движениями Вольфганг раскрыл и поставил перед собой пюпитр, прикрепил к ножке стула доску, в пазах которой держалась виолончель, и сел в правильную позицию: выпрямившись, корпус виолончели между колен, гриф у груди, слева от головы, так, чтобы его удобнее было достать левой рукой. Он вел себя почти как на занятии, хотя внезапно подумал, что Свеня, должно быть, привыкла к современной музыке, о которой он не имел ни малейшего представления, и от его игры могла, наверное, только заскучать.