Барри Мартин - Жестокость

— Ну так как?

Везерби молчал.

— Она быстро бегает, Джон. Возможно, на один выстрел у тебя времени хватит. Но я ведь тоже достаточно проворен.

— Не здесь, — сказал Везерби. Брови Байрона изогнулись дугой.

Везерби знал, что ему делать, что он просто не мог не сделать — невзирая на то, кто прав или виноват, и — если на то пошло — чем все это грозит ему самому.

Везерби нажал рычажок — гильзы выскочили из патронника ружья и запрыгали по цементному полу. Он сосчитал удары — как и Байрон, — потом вогнал новые патроны.

— Два? — спросил Байрон.

— Веди своего друга.

— А, вот как… Значит, я недооценил тебя, Джон.

Байрон продолжал гладить шею росомахи. Везерби отказывался верить, что столь злобное и свирепое животное вообще можно было ласкать. Но Байрон действительно был больше, чем человек. Или меньше, чем животное. Росомаха терлась о его руку, но взгляд ее был постоянно обращен на Везерби; челюсти зловеще клацали в напряженном ожидании.

— Если я не ошибаюсь, Джон, — проговорил Байрон, — если людей вообще невозможно спасти, то я все же рад, что мне удалось сберечь хотя бы тебя одного. — И снова улыбнулся. — Здесь? — спросил он.

— Нет, там, снаружи.

— Это лучше.

— Я пройду к каменистой гряде.

— Годится.

— Только не тяни, Байрон.

— Ну что ты, зачем мне?

Везерби направился к лестнице — сначала спиной вперед, но потом повернулся и стал подниматься. Байрон одобрительно кивнул.

— Я скоро, — бросил он напоследок.

Везерби было страшно.

Но это был здоровый страх, а отнюдь не мучительное напряжение прошлых ночей. Его чувства жили, трепетали, кровь учащенно пульсировала, хотя мышцы оставались спокойными. Он стоял на гребне каменистого кряжа и смотрел в простиравшуюся перед ним темноту. Мозг без всякого усилия фиксировал мельчайшие детали окружающего ландшафта. На луну медленно наползло одинокое облако. Когда оно совсем закроет ее, подумал Джон, станет намного темнее. Впрочем, отчасти он даже радовался этому: свет ему был сейчас ни к чему. Ему очень хотелось жить, и он наконец-то смог понять Байрона. По крайней мере, в этом Байрон разбирался неплохо. Ему хотелось жить потому что он жил, потому что ветер гулял над просторами болот, и потому что в его ружье было два патрона…

В саду у мисс Флетчер росли восхитительные сочные сливы, тугие и налитые, они едва ли не гроздьями свисали со старых, искривленных ветвей, соблазняя и заставляя пускать слюнки красуясь своей глянцевой темно-красной кожурой, которая готова была вот-вот лопнуть от распиравшей их изнутри вкусной багряной мякоти. Падая в бесчисленном множестве на окруженный высоким забором сад мисс Флетчер, эти сливы являли собой непреодолимый магнит для маленьких мальчишек, игравших в дорожной пыли. Прохлада и уютный комфорт раскидистого дерева с его густой листвой, массой веток и обилием слив были причиной того, что местные ребятишки имели обыкновение сидеть упершись спиной в стену, и за обе щеки уписывать спелые сливы, вдыхая но по детской наивности почти не замечая струившиеся на них сверху соблазнительные ароматы жаркого летнего дня; бывало и так, что, наевшись до отвала паданцев, собравшаяся в группу ребятня обращала свой взор на менее пыльные и более соблазнительные фрукты, все еще висевшие на ветвях дерева. Иногда, хотя справедливости ради надо сказать, не очень часто, наиболее предприимчивые из них ухитрялись взобраться на самый гребень стены, а возможно — под покровом листвы — и на само дерево и, оказавшись таким образом уже над территорий сада мисс Флетчер, спокойно посиживать на толстых ветках, с поистине детской беззаботностью глотая и глотая плоды, выплевывая косточки, которые с почти неслышным звуком шлепались на темную мягкую землю.

Так продолжалось из года в год. Иногда мисс Флетчер застигала ребятишек в самый разгар их фруктового пиршества. Чаще не проходил даже весь сезон, и то ли подобные налеты были нечастыми, то ли орудовали более опытные пацаны, но во всяком случае она ничего не замечала. Если же такое случалось, то она начинала пронзительно кричать своим тонким голосом, после чего переходила скорее на щебет, тогда мальчишки опрометью кидались на землю и разбегались в разные стороны.

— Мерзкие, мерзкие дети! — суетливо восклицала она. — Вот расскажу вашим матерям. Я вас узнала. О, негодники, вот поймаю вас, достанется вам тогда!

А те, оказавшись на безопасном удалении на дороге, принимались со свойственной детству жестокостью подсмеиваться и издеваться над женщиной, угловатая, старушечья фигура которой с раскрасневшимся лицом горестно металась вдоль забора.

— Эге! Глупая старая ослица мисс Флетчер, — вопили они это или что-нибудь подобное. Возможно, под впечатлением войны они как-то раз обозвали его «старой глупой немкой», но это было уже давно. А кроме того, в мисс Флетчер не было ни капли немецкой крови — она была жительницей Новой Зеландии во втором поколении, а предки ее происходили из Англии.

Вот и сейчас мальчишки были там же — пятеро счастливых озорников, ползающих по дереву и обжирающихся еще более восхитительными сливами, тихонько похрипывая, находя особенно спелый плод и вгрызаясь в его сочную мякоть, да так, что из уголков их ртов начинал сочиться малиновый сок, а не умещавшаяся во рту нежная плоть с каждым укусом обильно пачкала их юношеские подбородки.

В саду было жарко, можно сказать пекло, и они пировали в сени своего укрытия, не забывая, однако, настороженно прислушиваться к звукам птичьих шажков мисс. Флетчер, семенящей по своему любимому святилищу. Один из них, сидевший на солнечной стороне дерева, посматривал за женщиной, однако, будь он настоящим часовым, его в конце концов обязательно бы подстрелили, поскольку все его мысли были погружены во вкусные райские кущи, располагавшиеся на расстоянии всего лишь вытянутой руки, так что он напрочь забыл про свою шпионскую миссию и предавался безудержному обжорству.

Мисс Флетчер, разумеется, даже не подозревала о наличии незваных пришельцев. Если бы это случилось, она, конечно же, немедленно заволновалась бы и затрепетала, а так оставалась в полном неведении о происходящем, даже не догадываясь о наносимых убытках, ибо дерево было очень большое и даваемый им ежегодный урожай с лихвой покрывал даже происки местной ребятни. Слив хватало и для самой мисс Флетчер, и для посылок редким родственникам, и для приготовления домашних джемов и варенья, которые она хранила в своей основательно загруженной кладовке, ну и конечно, для подарков подругам по женской общине округи.

Поэтому она суетилась по саду, подрезая края своей прохладной зеленой лужайки, отсекая зажатыми в покрытых резиновыми перчатками руках секаторами несимпатичные веточки розовых кустов, методично орудуя тряпкой и ручными граблями, пропалывая и избавляя от дерзких сорняков ее столь любимые цветочные клумбы.