Майкл Ридпат - Биржевой дьявол

В пятницу встреча с представителями рейтинговых агентств прошла на ура. Они, похоже, были сами рады, не обнаружив в проекте никаких изъянов. Вот только из ВФР так никто и не позвонил. Во время перерыва на ланч Изабель попыталась связаться с фондом, но ей сказали, что Джека Лэнгтона не будет весь день и что он позвонит ей в понедельник.

В субботу утром я позвонил в офис Педру Хаттори — наудачу, без всякой уверенности, что он будет на месте. Он, однако, был там. Мои «аргентинки» упали еще на один пункт из-за неподтвержденных слухов о всеобщей забастовке на следующей неделе. Педру попытался успокоить меня, мол, это пустяки и что волноваться не стоит. Но я все-таки волновался.

Остаток утра я провел, болтаясь по Рио. Я влюбился в него. Это был самый красивый — невообразимо красивый — город из тех, где я побывал. Немыслимый коллаж из красок, моря, пляжа, лесов и гор, которые были настолько близко, что казалось невозможным втиснуть город между ними. Где бы ты ни оказался, перед тобой обязательно расстилался океан, а за спиной высились горы. Здания, однако, не впечатляли — здесь все очень быстро ветшает. Даже сверкающие ультрасовременные небоскребы неизбежно проигрывали буйной красоте природы, окружавшей их.

В отель я вернулся к часу. Изабель уже ждала меня. Мы взяли такси до Ипанемы, где жил ее отец. Пляж был и похож, и не похож на Копакабану. Тот же белый песок, те же горы, поросшие буйной зеленью. Однако жилые районы были относительно новыми и ухоженными, да и гулявшие по пляжу люди выглядели несколько иначе. Группки телефонных будок, похожих на гигантские желто-оранжевые мотоциклетные шлемы, встречались через каждую сотню метров. Большинство из них было занято девушками в шортах или бикини, смеявшихся и весело болтавших по телефону.

Те, что встретились мне вечером на Копакабане, очень напоминали проституток. Тутошние, однако, скорее напоминали весело развлекающихся старшеклассниц. В Ипанеме было солнце, море, песок — и деньги.

У дальнего конца пляжа, за коробкой одного из отелей, я вдруг увидел груду странных жилищ, маленьких коробок, прилепившихся к краю горы. Казалось, они в любую минуту могут рухнуть вниз, в море. Домишки теснились, налезали друг на друга — ни одной прямой линии, ни одного завершенного строения. Favela.

— Диковато смотрится, — сказал я. — Блеск и нищета. Глаз режет.

— Режет, — эхом откликнулась Изабель.

Мы свернули с главной дороги и вскоре остановились у металлических ворот, снабженных небольшой видеокамерой и электронным замком. За ними высилась стена кондоминиума. Ворота, зажужжав, открылись, и наше такси подъехало прямо к входным дверям из темного стекла.

Мы вошли в прохладный холл. Швейцар, увидев Изабель, расплылся в улыбке. Мальчишка-лифтер пропустил нас в украшенную деревянными панелями кабину, и лифт двинулся вверх, остановившись на пятнадцатом этаже. Мы вышли в коридор.

— Изабель! — радостно произнес глубокий голос. Высокий, слегка сутулящийся мужчина в очках раскрыл дочери объятия.

— Papai! — воскликнула она и бросилась ему на шею.

У него был такой же, как у дочери, римский аристократический нос. Отец Изабель взглянул на меня поверх очков и протянул руку.

— Луис. Добро пожаловать.

Мы обменялись рукопожатием. Росту, при всей своей сутулости, он был очень внушительного. Я смотрел на него снизу вверх, а ведь во мне как-никак метр девяносто. Приятное, дружелюбное лицо — в морщинках от солнца и улыбки.

— Прошу, прошу. Проходите.

Он провел нас в обширную гостиную. Низкая плетеная и деревянная мебель, большие и яркие картины на стенах. Из окон, выходивших на балкон, струился солнечный свет. Вдали, как я и ожидал, расстилалось сияющее голубизной море.

Внезапно из прихожей донеслись торопливые гулкие шаги. «Изабель!» — прокричал кто-то хрипловатым голосом, и полная негритянка в переднике поверх темного форменного платья влетела в комнату. Заграбастав мою спутницу в охапку, она, пыхтя, начала целовать ее. Изабель самозабвенно щебетала по-португальски. Тут негритянка заметила меня. Она тут же что-то шепнула Изабель, отчего та покраснела и с деланой обидой шлепнула женщину по плечу.

— Мария была моей няней, — объяснила она, — и до сих пор считает своим долгом меня воспитывать.

Я протянул руку.

— Tudo bem? — сказал я, выложив целых пятьдесят процентов своего португальского словаря. Улыбка Марии стала еще шире, и на меня обрушился поток незнакомых слов. Мое неуклюжее «Obrigado», [1] Спасибо (португ.). вызвало у нее взрыв хохота.

Луиса, похоже, эта сценка развлекла.

— Хотите что-нибудь выпить? Вы уже пробовали caipirinha?

— Как вы сказали? Кайпериньо? Еще не успел.

— Тогда вы просто обязаны это сделать, и сейчас же. — Он что-то сказал второй служанке, стоявшей у двери, и та исчезла.

Луис пригласил нас на балкон. Хотя стол и стулья были в тени, но сияние полуденного солнца, отражавшееся от соседних зданий с белой облицовкой, слепило глаза. За силуэтами жилых кварталов виднелся залив поразительной синевы с разбросанными там и сям зелеными островками. Яркие тропические растения в кадках оплетали террасу, буйно лиловели цветы бугенвилии. Вместе с бризом до нас долетали далекое урчание машин, шум моря и отзвуки голосов. Прямо под нами, на огороженной территории, была пара теннисных кортов и плавательный бассейн. Похоже на частный клуб.

Служанка внесла напитки. Caipirinha оказалась коктейлем. Терпкая сладость рома, кислый вкус лайма, холод кубиков льда и крепость алкоголя вместе создавали восхитительный букет.

Луис посмотрел на меня и улыбнулся.

— Нравится?

— Само скользит — из горла прямо в желудок.

— Поосторожнее, — предостерегла Изабель. — К caipirinha надо относиться аккуратно.

Луис хохотнул.

— Да, после всего этого к Лондону будет тяжело привыкать, — сказал я, обведя взглядом залив.

Изабель улыбнулась.

— Это точно. А уж нам, бразильцам, приходится собирать в кулак все свое мужество, чтобы пережить лондонские зимы.

— Вы с моей дочерью вместе работаете?

— Совершенно верно. Мой финансовый стаж составляет уже почти неделю. А вы, если не ошибаюсь, банкир?

— Да. Все в моей семье были и остаются землевладельцами в штате Сан-Паулу. Из поколения в поколение мои предки умудрялись благополучно превращать солидные состояния в фикцию. Кажется, я первым нарушил эту семейную традицию. — Он взглянул на Изабель. — Теперь у нас это уже семейное.

Изабель вспыхнула.

— Papai, мне нравится моя работа! Я умею делать то, что делаю, и мне это нравится.

— Конечно, конечно, — с добродушной снисходительностью согласился Луис. Изабель нахмурилась. — Раньше вы преподавали русский?