Дмитрий Петров - Кносское проклятие

Я почувствовал ревность. Даже не ревность, а жуткую, глухую обиду. Уж от кого-кого, а от толстого увальня Корзунова я не ожидал такой подлости — увести у меня любимую женщину. И Агафья тоже хороша: нашла на кого меня променять. И почему так гнусно устроена жизнь?

— Это ничего, ты не расстраивайся, — утешительно сказал Корзунов, оборачиваясь ко мне и не прекращая сексуальных движений. — Мы ее прохлопали, а она и соскочила. Понимаешь? Наружку пустили, наружку!

Агафья тоже повернула ко мне лицо — и я увидел, что она плачет. Из ее прекрасных, широко раскрытых глаз текли слезы и скатывались по щекам. А Серега все дергался и дергался на ней без устали, вот жирный боров!

«Да он насилует ее, — внезапно понял я. — Бедняжка, а я так плохо про нее подумал. Но что же делать? У меня руки связаны!»

Я снова взглянул на Агафью и внезапно понял — это совсем не она. Боже, да ведь это девушка из восточного ресторана, которая исполняет танец живота! Та самая, которая понравилась Вазгену и про которую Корзунов сказал, что она больна. Ну да, это ее тело — подвижный живот, белая кожа и полные ляжки: совсем непохожа на мою Агафью.

Но Корзунов все равно хорош! Знает же, что танцовщица заразна, и все равно полез к ней. Странно: женатый человек, а не боится…

Танцовщица ловким движением выскочила из-под пыхтевшего Корзунова и метнулась ко мне. Она склонилась ко мне, и я оцепенел от страха. Это было совсем не лицо, а звериная маска. Женщина с головой зверя!

Надо мной нависла волчья морда. Сквозь прорези я видел, как хищно сверкают глаза.

Я пытался закричать, но сам чувствовал: выходит какое-то мычание, будто мне заткнули рот.

Пробуждение наступало медленно. На несколько секунд сознание вернулось ко мне, а затем отступило. Потом вернулось снова — уже на полминуты, после чего я вновь провалился в небытие. Так было несколько раз, причем я открывал глаза и даже осматривался, но, не в силах различить сон и явь, снова зажмуривался и сознание услужливо отключалось.

Окончательно разбудили меня слова на незнакомом языке. Их произносили громко и нараспев, а сводчатый потолок пещеры усиливал звук. Гулкие и протяжные выкрики зафиксировались у меня в мозгу, и я понял, что проснулся.

Сколько я спал? Немало, во всяком случае — несколько часов, потому что освещение в пещере изменилось. Со стороны входа не долетало ни единого отблеска света, как раньше: значит, наступила ночь. Горели большой фонарь, подвешенный к потолку на специально ввинченном крюке, и несколько масляных светильников на полу.

Воздух словно сгустился — может быть, оттого, что я увидел множество фигур вокруг себя. Они сидели на скамейках вдоль стен пещеры, и было их не меньше десятка.

Я пригляделся и вздрогнул. Мне показалось, что кошмарный сон, вызванный снадобьем, продолжается, что пробуждение мне только привиделось. Да, это мог быть только сон — кошмарный, нелепый, дикий!

Это были не люди! Громадные головы на их плечах совсем не выглядели человеческими. Да это же волки!

Или все-таки люди с волчьими головами?

Но этого не может быть! Мысли мои путались, и я был уверен, что если не сплю, то сошел с ума.

Несколько томительных мгновений я лежал неподвижно, анализируя собственное психическое состояние. Сон это или явь? Кошмар, навеянный наркотиком, или чудовищная реальность?

«Это люди, — наконец осознал я, продравшись сквозь мучительные сомнения. — Ну, конечно же, они надели на себя диковинные маски, изображающие волков!»

Мне невольно вспомнились известные древнеегипетские изображения. Там часто встречались люди с волчьими головами.

«Есть предположение, что это изображены жрецы во время жертвоприношения, — всплыла в памяти лекция профессора Гимпельсона по истории Древнего Египта. — Жрецы надевали маски и представляли себя волками, готовящимися растерзать жертву».

М-да, а к чему готовились эти люди в масках?

Я держал глаза полузакрытыми, стараясь незаметно наблюдать за окружающими. Это мне удалось — в основном потому, что испугавшие меня волчьи головы были повернуты совсем в другую сторону.

Прежде всего меня поразил внешний вид незнакомцев. Мужчин и женщин тут было поровну. Но Боже, как они выглядели!

Все сидевшие на скамейках у стен были обнажены. Кроме трусов, на них ничего не было, а женщины сидели с открытой грудью. Впрочем, я вдруг понял: никаких мужчин и женщин не было — лишь хищные звери, собравшиеся во имя чего-то зловещего…

Посреди пещеры в свете главного фонаря медленно кружилась молодая женщина. Не женщина, конечно, а тоже волчица с оскаленной серой мордой, но с женской фигурой. Вместо трусиков на ней была короткая пышная юбочка из разноцветной ткани, открывавшая стройные, как у балерины, ноги. Тонкая талия, узкие бедра, обнаженная грудь. Маленькие, торчавшие чуть вверх заостренные соски, окруженные темно-коричневыми нежными ореолами, подрагивали при кружении.

Эта картина контрастировала с воплями, раздававшимися из-под волчьей маски. Молодая женщина громко пела что-то торжественное и величественное.

Но это был отнюдь не национальный гимн Греческой Республики! И не критская народная песня из тех, которыми любят услаждать слух иностранных туристов. Я вообще мог поклясться, что это не греческий язык!

А какой? Конечно, я не лингвист, но какое-то представление о европейских языках имею.

Само звучание слов было непривычным. Сочетание гласных и согласных, интонирование — все показалось мне абсолютно чуждым. Так могут говорить жители другой планеты.

Женщина-волчица медленно кружилась и выкрикивала песню. Она запрокинула голову-морду и топталась на месте, раскинув руки, словно в трансе.

А зачем здесь я? Почему здесь я? Какова моя роль в представлении, от которого за версту несет чем-то далеким, чужим и мрачным?

Конечно, я с самого начала догадался о своей роли, только не хотел это понимать. От такого вполне можно сойти с ума.

Мне была предназначена роль жертвы — это было слишком очевидно. Я, связанный и беспомощный, лежал, как бревно, в сторонке, но на видном месте, и на моих глазах шло приготовление к закланию. Кого? Меня…

О Боже, это немыслимо! Частных детективов иногда убивают, но чтобы приносили в жертву… И кому? Богу? Богам? Но каким? Да разве остались еще на земле подобные культы?

А в том, что передо мной разворачивается ритуал некоего культа, я уже не сомневался. Культ с человеческими жертвоприношениями. Как историку, мне казалось, что все это давно миновало. И надо же было мне убедиться в обратном, да еще не как стороннему наблюдателю, а оказавшись в центральной роли…

Плясавшая женщина внезапно нагнулась, и в руке ее сверкнули лезвия лабириса.