Шэрон Болтон - Последняя жертва

Малютка, просто крошечный ангелочек в белом комбинезончике с вышитыми розовыми кроликами, мирно спала. Ее рот был приоткрыт. Я увидела самый милый курносый носик, длинные ресницы и едва заметные следы молока на щечках. Кулачки сжаты, ручки подняты над головой — классическая поза спящего младенца. Она выглядела совершенно здоровой. Правда, делила постельку с ядовитой змеей, готовой ужалить в любой момент, чуть ребенок шевельнется.

Удивительное дело: несмотря на шум, поднятый матерью, казалось, что змея тоже спит. Она лежала, пригревшись на груди у ребенка, вытянув голову, свернувшись до половины в клубок. Змея была длиной где-то сантиметров тридцать пять и в самой широкой части тела в окружности имела восемь с половиной сантиметров. Уже не молодая особь.

С моим приходом мать немного успокоилась, но все еще могла в любой момент запаниковать.

— Я решила, что это уж, — сообщила она громким шепотом, — но не могу сказать наверняка. Ужи бывают темно-серые, верно?

Я уже натягивала свои перчатки из грубой кожи длиной выше локтя — они защищали меня от укусов диких млекопитающих куда крупнее этой змеи: барсуков, лисиц и прочих. Раньше я никогда не пользовалась этими перчатками, имея дело со змеями.

— Это не уж. Мне нужно, чтобы вы оставались на месте и не шевелились. Не делайте никаких резких движений, не издавайте громких звуков.

— Черт, но это же не гадюка, нет? Того мужчину, который живет на главной улице, — его на прошлой неделе укусила гадюка. Говорят, он очень плох.

Я подошла ближе. Я не слышала, чтобы кого-то укусила змея, но эта новость непосредственно меня не касалась.

— Он поправится, — начала я. — От укуса гадюки…

И прикусила язык. Я хотела сказать, что взрослый здоровый человек не может умереть от укуса гадюки, но в данном случае это было совершенно неуместно и бестактно. Последним, кто в Великобритании погиб от укуса змеи, был пятилетний ребенок. Младенца же после укуса взрослой гадюки мы не успеем и до больницы довезти.

— Пожалуйста, сейчас помолчите.

— Что мне делать? Может, вызвать «скорую помощь»? Молчать она не умела. Пусть лучше уйдет из комнаты.

— Да, спуститесь вниз, молча. Объясните им ситуацию, скажите, что ребенку может срочно понадобиться помощь. Они должны быть готовы к реанимации грудного ребенка.

Она неохотно вышла из комнаты, а я подошла еще ближе к кроватке. Ноги не слушались, а руки в плотных перчатках дрожали. Давненько же я так не боялась животных! Я входила в клетки с тиграми и обрабатывала напильником ногти слона. Вводила успокоительное обезумевшим от боли барсукам и помогала отелиться буйволице. Я изведала и волнение, и азарт. И не раз. У меня случались нервные припадки, но страх я испытывала очень редко.

А вот сейчас я боялась — боялась за невинного младенца, который лежал всего в метре от меня. Боялась за малышку, смотревшую свои мирные детские сны о молоке и маминой ласке. Боялась из-за гада, свернувшегося на ее животике, высасывающего, словно паразит, ее тепло, и смертельно опасного. Змеиный яд — сложное вещество, предназначенное для того, чтобы обездвижить, убить, а после этого еще и помочь переварить жертву. Если бы эту кроху укусила змея, за считанные минуты антикоагулянты, содержащиеся в яде гадюки, начали бы препятствовать свертываемости крови, и место укуса продолжало бы кровоточить. Девочка страдала бы от нестерпимой боли, а болевой шок может привести к смерти. Спустя некоторое время расщепляющие ферменты стали бы разлагать ткани тела, началось бы обильное кровоизлияние. В конечном итоге ее плоть разбухла бы, кожа стала бы синюшной, багровой и даже черной.

И все это лишь от одного укуса. Достаточно внезапного, молниеносного броска — и малютке, которая и пожить-то еще не успела, пришел бы конец. Даже если бы малышке и удалось выжить, последствия были бы ужасными.

И ничего с этим не поделаешь.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Змея продолжала спать, а девочка — о, нет, нет, нет! — начала просыпаться. Она стала что-то бормотать, потягиваться и изгибаться. Если она хоть каплю похожа на моих племянниц в детстве, через мгновение после пробуждения она поймет, что хочет есть, откроет рот и закричит, призывая мать. Примется сучить ножками и размахивать руками. Гадюка запаникует, станет защищаться. Тянуть было нельзя. Но даже теперь я не двигалась.

Мне раньше не доводилось прикасаться к дикой британской змее. И я вряд ли раньше видела гадюку, но сейчас у меня не было ни малейших сомнений, что я смотрю именно на гадюку. Ужи — длинные тонкие змеи с головой овальной формы. Эта особь была короче, толще, с хорошо различимым зигзагом вдоль темно-серой спинки и характерной для гадюки меткой в форме латинской буквы V на лбу.

Крошка запищала, змея проснулась.

Тварь подняла голову и огляделась, ее язык затрепетал, — гадюка почувствовала опасность, но не поняла, откуда она исходит. Снаружи внезапно послышался шум — вернулась Линей. Я потянулась к змее. Она резко изогнулась и бросилась на меня.

Когда гадюка вонзила зубы в мою кожаную перчатку, я свободной рукой схватила ее поближе к голове, приподняла и вытащила из кроватки. Линей прокричала что-то нечленораздельное и бросилась — мне показалось, быстрее змеи — к кроватке своей дочурки. Она схватила малютку и стала бормотать ей всякую успокаивающую чушь, а я в это время ногой открыла крышку контейнера для транспортировки животных, который захватила с собой из машины, и бросила туда змею. Она не сразу отпустила мою перчатку, но я слегка сдавила ее у основания головы — и дело было в шляпе. Я закрыла контейнер, заперла его и стянула перчатки. На моем правом запястье, в месте, куда впилась змея, виднелись два крошечных следа от зубов, но кожа не была повреждена. Я обернулась к Линей, все еще прижимавшей к себе дочь. По лицу матери ручьем текли слезы.

— Нужно раздеть ребенка, — сказала я. — Уверена, что с ней все в порядке, но нужно проверить.

Я подвела их обеих к пеленальному столику и, поскольку от Линей было мало проку, взяла у нее из рук ребенка и положила на столик. Я стянула с малышки одежки, расстегнула подгузник — какая нежная, словно перламутровая, у нее кожа!

Недовольная тем, что после сладкого сна с ней обращаются столь бесцеремонно, а молочка не дают, малышка протестующе размахивала ручками и ножками, а ее личико стало красно-коричневым, когда она начала вопить, требуя завтрак. Я схватила ее за запястья и расправила ручки, то же проделала с ножками. Перевернула на животик и осмотрела спинку, пухлую попку, затылок. Все безупречно.

Я взяла ее на руки и нехотя (удивительно, раньше я не испытывала тяги к детям) отдала матери. Линей схватила малышку так, как будто та была недостающей частью ее тела, и рывком расстегнула блузку.