Джоди Пиколт - Похищение

— Я гадаю по los naipes.

— Таро? Я в это не верю.

— Тогда тебе и терять нечего. — Я раскрыла деревянную шкатулку, в которой хранились мои маленькие помощники, и вынула их, как обычно, левой рукой. Затем прочла молитву. — Хочешь узнать, сбудется ли твое желание?

— Какое еще желание?

— А это уж тебе решать.

Губы его так долго раздвигались в улыбке, что я уже опустила взгляд.

— Ладно. Предскажи мне будущее.

Я попросила его трижды сдвинуть колоду (в честь Святой Троицы) и вернуть ее мне. Затем выложила девять карт: четыре крестом, пятая и шестая — по краям, седьмая — у основания, восьмая — рядом, снизу, а последняя — в самом центре.

— Первая карта, — сказала я, переворачивая, — покажет твое нынешнее состояние.

Это оказалась семерка жезлов.

— Господи, хоть бы это оказались деньги! У меня мотор совсем рассыпается.

— Это означает «послание», — сказала я. — Истина не может таиться вечно. Следующие три карты расскажут, кто поможет тебе познать ее. — Я перевернула карты. — Интересно. Влюбленные. Это, как ты мог уже догадаться, счастливая пара. Некая романтическая связь поможет тебе добиться того, чего ты хочешь. Карта Силы — это не так хорошо, как тебе кажется: она велит тебе не откусывать больше, чем ты можешь проглотить. Но я думаю, Колесница перечеркивает Силу, потому что она могущественна и означает, что тебе в конечном итоге повезет. — Я перевернула пятую и шестую карты. — Восьмерка жезлов — это предупреждение, чтобы ты не совершал ничего дурного, того, что может тебя погубить… А эта карта, Висельник… Ты в последнее время не совершал никаких преступлений? Потому что обычно Висельник означает именно это: исправься, а не то Бог тебя покарает, если закон не успеет первым.

— Я вчера перешел улицу на красный свет, — сознался Чарли.

Седьмая и восьмая показывают врагов, сплотившихся против него.

— Это прекрасные карты, — сказала я. — Это ребенок, который очень важен для тебя и который вносит гармонию в твою жизнь.

— Я, если честно, никаких детей не знаю.

— Может, брат или сестра? Ни племянников, ни племянниц?

— Даже двоюродных нет.

Я начала вытирать стойку, хотя она была абсолютно чистая.

— Может, это твой ребенок. Который родится позже.

Тогда он коснулся карты.

— И как она будет выглядеть?

Это были кубки.

— Светлокожая и темноволосая.

— Как ты, — сказал он.

Покраснев, я тут же взялась за последнюю карту.

— Она покажет, сбудется ли твое желание или этому помешают предыдущие.

Карта оказался семеркой чаш — свадьба или союз, о котором он будет жалеть до конца своих дней.

— Так что же? — нетерпеливо спросил Чарли. — Сбудется?

— Конечно, — соврала я и поцеловала его, перегнувшись через план наших жизней.

Я так и не смогла тебя забыть.

Где-то в подполе гаража до сих пор хранятся коробки с подарками на Рождество и дни рождения — с подарками, которые ты так и не открыла. Там лежат плюшевые звери и браслеты с брелоками, расшитые блестками тапочки и карнавальные костюмы, которые пришлись бы тебе впору в четыре года. Когда Виктор понял, что я покупаю это все для тебя, он очень расстроился. Сказал, что это нездорово, и заставил пообещать, что я прекращу. Не все понимают, как можно забрасывать два лассо одновременно: одно лассо надежды и одно — горя.

Когда в начальной школе, куда ты должна была ходить, праздновали выпускной, я пришла в актовый зал и слушала, кем мечтают стать чужие дети: палеонтологом, звездой эстрады, первым астронавтом на Марсе. Я представляла, что заплету тебе косы, хотя к тому времени это была бы слишком детская прическа. Твое шестнадцатилетие я отпраздновала в «Балтиморе», где попросила официанта — такого нелепого в черном смокинге и белой манишке — подать чай на двоих, хотя ты не сидела со мной за столом.

Я не утратила надежды, что ты вернешься домой, но перестала этого ждать. Человек устает, когда от каждого звонка в дверь или по телефону спирает дыхание. Сознательно или нет, но человек рано или поздно принимает решение разделить свою жизнь на «до» и «после», зыбкой перегородкой служит сама утрата. Ты можешь ее обходить, можешь смеяться, улыбаться и жить как ни в чем не бывало, но достаточно обернуться — и ты понимаешь, что в самом сердце твоей жизни зияет пустота.

Когда любишь человека больше, чем он тебя, то готова на что угодно, лишь бы склонить чашу весов в другую сторону. Ты одеваешься так, как нравится ему. Ты употребляешь его любимые выражения. Ты убеждена, что тебе нужно просто воссоздать себя в его образе — и тогда он возжелает тебя с той же силой, с какой ты желаешь его.

Возможно, ты лучше всех остальных поймешь, что произошло между мною и Чарли. Когда тебе постоянно твердят, что ты — это не ты, а кто-то другой, ты начинаешь в это верить. Ты живешь навязанной тебе жизнью. Но будь осторожна: маска, которую ты носишь, в любой момент может соскользнуть. И ты задумываешься, как он поступит, когда узнает правду. Ты знаешь, что он неизбежно будет в тебе разочарован.

Признаюсь, было время, когда я считала, что добилась от него достаточной любви. Тебе было всего полгодика, и я забеременела снова. Чарли сбегал с работы в обеденный перерыв и приходил домой, просто чтобы приложить ухо к моему животу. «Мэтью Мэтьюс, — примерял он имена, а я заливисто смеялась. — Банджо. Шестерня. Кортизон — Корт сокращенно». Он приносил мне чудесные гостинцы из аптеки: шоколадные батончики, масло какао, заколки для волос в виде бабочек.

На двадцать первой неделе оболочка плода разорвалась. Сам малыш был в идеальной форме — крохотный мальчишка размером с сердце взрослого человека. Я подхватила инфекцию, открылось кровотечение. Меня отвезли к гинекологу и удалили матку. Врачи говорили множество непонятных слов — «атония матки», «артериальное лигирование», «диссеминированная интраваскулярная коагуляция», — но я слышала лишь одно: у меня больше не будет детей. Пусть никто не говорил мне этого напрямую, но я знала, что виновата сама, что это во мне проснулся какой-то дремлющий порок. Выписавшись из больницы, я поняла, что Чарли тоже знает об этом. Он не мог смотреть мне в глаза. Старался как можно дольше задерживаться на работе. И забирал тебя с собой.

Я была не дура выпить еще до знакомства с твоим отцом, но я уверена, что в алкоголичку меня превратил тот выкидыш. Сначала я пила, чтобы не видеть упрека в глазах Чарлза. Потом пила, чтобы он понял, какое я ничтожество. Я пила, чтобы потерять способность чувствовать хоть что-то, а главное — его прикосновения. Наверное, я думала, что если сама заставлю его отдалиться, то он не сможет меня бросить.

Но прежде всего я пила потому, что это помогало мне почувствовать, как твой маленький братец плавает во мне, словно серебристая рыбка. Я слишком поздно поняла, что привязанность к утраченному ребенку может стоить мне ребенка, которого я родила.