Джоди Пиколт - Похищение

— Она простит тебя, когда все закончится, — говорю я недрогнувшим голосом.

— Если Эндрю оправдают… — уточняет Эрик. — Я всю жизнь готовился к тому моменту, когда мне перестанет наконец везти. Я ждал, что однажды Делия проснется и поймет, что я вовсе не тот человек, за которого она меня принимала. Поймет, что я обычный неудачник и растяпа. И понять это она может уже сегодня.

Я ищу в своем сердце ответ, но не нахожу.

— Пойду поищу аспирин, — выдавливаю я и ретируюсь в ванную.

Запершись, я сажусь на крышку унитаза. Если я и соврал насчет головной боли изначально, то уж сейчас голова у меня точно готова лопнуть. Я встаю и роюсь в навесном шкафчике — а это боль совсем иного рода: я трогаю дезодорант Делии, ее зубную щетку, ее противозачаточные таблетки. Сама она никогда не допустила бы между нами такого уровня близости.

Аспирин я там не нахожу, а потому опускаюсь на колени и залезаю под умывальник. Шампунь, резиновый утенок Софи, крем с экстрактом гамамелиса. Чистящее средство, вазелин, лосьон для загара. Мягкая башня из рулонов туалетной бумаги.

И тут я вижу виски. Засовываю руку глубоко в шкаф и вытаскиваю полупустую бутылку, спрятанную в самом дальнем углу. Я выношу свою находку, Эрик сидит за столом спиной ко мне.

— Нашел?

— Нашел, — отвечаю я, перегибаюсь через его плечо и ставлю бутылку прямо на папку.

Эрик замирает.

— Это не то, что ты думаешь.

Я сажусь напротив него.

— Нет? А зачем тогда это? Разжигать примус? Обои отмачивать?

Он встает, чтобы закрыть дверь в спальню, где играет Софи.

— Ты не представляешь, как тяжело вести такое дело. И когда Делия ушла… Я просто не мог это вынести. Я ужасно боюсь облажаться, Фиц! — Он запускает пальцы в свои густые волосы. — Эндрю чуть не убили, пока я был в запое. Поверь, этого оказалось достаточно, чтобы я мигом протрезвел. Я просто хотел вспомнить вкус, честное слово! И с тех пор не прикасался…

— Вспомнить вкус?

Я беру бутылку, подхожу к раковине, отвинчиваю пробку и выливаю содержимое бутылки в сток.

Наблюдая за мной, Эрик меняется в лице. Его лицо искажает сожаление — я узнаю его, ибо вижу каждое утро в зеркале.

Я помню, как мы все любили Эрика, когда он немножко заложит за воротник. Он становился самым обаятельным, самым остроумным, самым крутым. Но я также помню, как он за три минуты переворачивал кухню вверх дном; помню, как Делия приходила ко мне в слезах, потому что он заперся в комнате четыре дня назад.

— Все это мы уже слышали, и не раз, — говорю я Эрику и сую ему пустую бутылку. — А она знает?

Эрик качает головой.

— Расскажешь?

Я бы очень хотел рассказать ей сам. Но искусством умалчивать о том, что должен был сказать, я уже овладел в совершенстве.

Я дохожу до двери и оборачиваюсь. Сетка на двери разрезает Эрика на мозаику, делает из него раздробленного Шалтая-Болтая, который уже и не помнит, кем был до падения со стены.

— Знаешь, ты прав, — говорю я. — Ты ее и впрямь не заслуживаешь.

Уже в машине я беру мобильный. Я собираюсь позвонить Делии. Я хочу решить этот вопрос раз и навсегда.

Я набираю номер и слышу механический голос, который сообщает, что мобильный оператор не принял мои данные.

Я пережидаю несколько минут, предположив, что нужно просто переместиться в другую зону покрытия, но слышу все то же уведомление. Я съезжаю на обочину и звоню на горячую линию своего оператора.

— Фицвильям МакМюррей, — говорит мне девушка, проверив номер.

— Да, это я. В чем дело?

— По моим данным абонент отключен два дня назад. Ой, вам еще и сообщение оставили! От Мардж Гераги.

Это моя редактор.

— Какое?

Девушка говорит уже не так жизнерадостно.

— Она передала, чтобы вы запомнили, что счета за мобильную связь поступают непосредственно в редакцию. И что вы уволены. — Повисает пауза. — Я могу вам чем-нибудь еще помочь?

— Спасибо, — отвечаю я. — Этого достаточно.

После полуночи в дверь моего номера стучат. Учитывая, как прошел сегодняшний день, я ожидаю увидеть на пороге менеджера, который сообщит, что моя кредитная карта не принята. Но вижу Делию.

— Купи мне выпить, — просит она, и сердце у меня екает.

Окинув ее долгим взглядом, я выуживаю из кармана джинсов три четвертака.

— Автомат с газировкой в конце коридора.

— Я надеялась на что-нибудь посущественнее. — Она задумчиво наклоняет голову. — Кстати, почему так говорят? Что в алкоголе существенного?

— Раньше самогон использовался как валюта при бартере. Если, смешав равные части жидкости и пороха, можно было поджечь смесь, это доказывало, что там содержится хотя бы пятьдесят процентов спирта.

Она потрясена.

— Ты-то откуда это знаешь?

— Писал когда-то статью. — У меня есть великолепная возможность сказать Делии, что Эрик выпил бы с ней куда охотней, да и вообще у них под кроватью, скорее всего, припасена бутылочка-другая. Но я упускаю этот шанс. — Ты же не пьешь.

— Не пью. Но всем, кто хочет забыться, алкоголь обычно помогает.

Я опираюсь на косяк.

— И что ты хочешь забыть?

— Я не могу уснуть, волнуюсь перед завтрашним днем.

— А как Эрик?

— Спит как младенец.

Она без приглашения заходит в номер и садится на кровать, с которой я даже не сдернул покрывала.

Разговор идет настолько легко, что я начинаю думать, не был ли я единственным участником вчерашнего поцелуя — такого потрясающего, такого разрушительного. Но тут я понимаю, что Делия указала мне выход. Если мы оба представим, что ничего не было, значит, ничего и не было. Существует множество людей, переживших изнасилования и Холокост, вдов и — Господи Боже! — похищенных детей, чей мир шел прахом, а они все равно оглядывались на ровный горизонт своей жизни и не замечали зазора.

Но в то же время я понимаю: куда бы мы с Делией ни двинулись с этой точки, отныне все будет по-другому. Когда она будет улыбаться, я буду отводить взгляд, словно боясь заразиться ее улыбкой. Когда мы будем сидеть рядом, я буду следить, не соприкасаемся ли мы плечами. Когда мы будем говорить, между словами будут образовываться проемы размером точь-в-точь с тот проклятый поцелуй.

Я отхожу от нее — одним гигантским, но несмелым шагом — к спасительному пластику мотельного стола. На нем высятся кипы бумаги, валяются обертки от жевательной резинки, а из ручки с лопнувшим стержнем вытекло целое Красное море туши. На ужин у меня недоеденный пончик.

— Я, в общем-то, немного занят. Работаю…

— Ах да… — Голос ее словно сдувается, проколотый иглой. — Твоя статья.

— Меня уволили из «Газеты Нью-Гэмпшира».

— Ты же сказал, что пишешь статью о суде над моим отцом.

— Нет, — уточняю я, — я сказал, что мне ее поручили написать.

Делия поднимается с кровати, подходит к столу и пробегает пальцами по накопившимся за эти недели листам — я даже не думал, что столько текста уже приготовил.