Уве Шомбург - Код Вавилона

— Вера — это не научная категория. Я не верю. Я лишь позволяю себе высказать мнение, подумать над моделью объяснения, которая включает в себя уже известные научные факты. Многие великие открытия поначалу имели еще более умозрительные основания.

— Где же зацепка, которая дает хотя бы смутную возможность, что все это реально? Где те млекопитающие… люди, которые могли бы в какой-то форме подтвердить ваше допущение?

— Люди? Только мужчины, Зарентин. Но никак не женщины, — Торнтен засмеялся.

— Что вы имеете в виду?

— Хоть я и ученый, но в этом случае вынужден сослаться на Библию.

Торнтен, слегка забавляясь, глянул на растерянные лица: Эндрю Фолсом непонимающе мотал головой, Зоя Перселл недоверчиво распахнула глаза.

— Спокойно, Зоя. Я не ударился в религию. — Торнтен встал, сделал несколько шагов и снова повернулся: — Однако в этом случае Библия может выступить в роли свидетеля. Там написано: Аврааму было сто семьдесят пять лет. Адам умер в девятьсот тридцать лет, Мафусаилу было девятьсот шестьдесят девять лет. Ной умер в девятьсот пятьдесят лет.

Папа перекрестился и еще раз попробовал сосредоточиться.

Он был благодарен за строгие правила бенедиктинской общине Сен-Бенуа-сюр-Луар, которая возродилась на этом паломническом месте лишь в 1944 году, после того как прекратила свое существование во время Великой французской революции.

Современные здания общины бенедиктинцев располагались к югу от базилики и для посторонних были запретной зоной. Аббат, правда, предложил сделать исключение для гостя папы, но папа Бенедикт выбрал для разговора келью недалеко от входа, достаточно удаленную от средоточия богобоязненной монашеской жизни.

Всю вторую половину дня папа провел в раздумьях и молениях в крипте базилики у раки с мощами и спрашивал себя, надо ли ему вообще принимать этого гостя.

Кальви приоткрыл дверь кельи и вопросительно просунул голову. Папа кивнул, и телохранитель отстранился, пропуская Марвина внутрь. Тот опустился на колени и поцеловал кольцо рыбака.

— Вы и ваши Преторианцы ввергают церковь в тяжелейшее положение, — начал разговор святой отец, как только они уселись на два простых стула. — По тому, что я сегодня услышал, вам вменяются в вину большие ошибки.

Марвин сполз со стула и упал на колени. Он смиренно опустил голову.

— Святой отец, Преторианцы в своей вере неукоснительно держатся церкви. Никто, ну никто не сможет утверждать, что мы предаем нашу веру. Преторианцев, должно быть, оболгали.

Марвин пел песню о зависти, предательстве и заблуждениях.

— Если вы помните, святой отец, именно я понял опасность этих языческих писаний и поспешил в Рим, когда вы были еще префектом Конгрегации веры. Признаюсь, на тот момент было ошибкой — выражать желание Преторианцев о признании в качестве персональной прелатуры. Если у вас возникло впечатление, что я ставлю условия, то… — Марвин опустил голову еще ниже и тихо продолжил: — Брат Иероним мог тогда понять меня неправильно…

— Вот это вряд ли, — ответил папа.

— Да, но тем не менее ничто не может заменить личного разговора, поэтому я также благодарен Богу, что это все-таки свершилось.

Папа молчал, уставившись на темные волосы коленопреклоненного. Внезапно Марвин вскинул голову:

— Святой отец, Преторианцы нуждаются в помощи. Мы предаемся под вашу защиту, дабы произвол мирской юрисдикции не растерзал нас, верующих, которые только и думают что о защите Священного Писания, Слова Божия. Лжи не удастся разрушить истину Священного Писания.

— А вам известно, в чем ложь, а в чем истина?

— Я видел таблички своими глазами, я с ужасом держал их в руках. В них прочно въелся запах дьявола. Каждое слово там — диффамация, поношение нашего Священного Писания. Это правильно, что Ваше Святейшество хочет навеки их похоронить.

— Кто это сказал?

Глаза Марвина сверкнули. Он поднялся и снова сел на стул.

— Я говорил с итальянским убийцей и вором, я читал текст двенадцати табличек. И я знаю: одной таблички не хватает — и она находится в распоряжении Вашего Святейшества.

Марвин упивался тишиной, возникшей после его слов, ибо она доказывала, что он попал в яблочко.

Папа крепко сплел пальцы на коленях.

— Я знаю даже больше. — Марвин довольно улыбнулся. Папа все еще не вышвырнул его. — Итальянский убийца и вор хотел продать таблички Вашему Святейшеству.

— Вы слишком далеко заходите, Генри Марвин.

Марвин смиренно склонил голову, но голос его был вызывающим и резким:

— Ваше Святейшество — умелый стратег и тактик с ясным представлением о пределах возможного. Мое желание рассчитывать на ваше покровительство Преторианцам кажется мне соразмерным тому, что я имею вам предложить.

Папа Бенедикт XVI встал и повернулся к двери:

— Полагаю, я ничего не смогу для вас сделать. Вы — торговец, Марвин. Торговец без товара!

— Отец, не уходите… Ваша миссия…

Папа медленно повернулся.

— Что вы знаете, Генри Марвин, о моей миссии? — Папа чувствовал себя беспомощным, не выдержавшим испытания. Артефакты исчезли, и никто не знал куда. Неужто его миссия состояла в том, чтобы потерпеть в этом поражение? Это и было истинное испытание?

Он вспомнил своего предшественника, который жаловался: Самая большая трагедия — молчание Бога, который больше не являет себя в откровении, а как будто прячется на небесах, словно ему опротивели деяния человечества.

— Еще ничего не потеряно… — заискивающий голос Марвина вырвал папу из его скорбных мыслей. — Таблички… и кости…

— Какие кости?

— Святой отец, я не знаю текста тринадцатой таблички. Но он имеет отношение к костям — как и ваша миссия. И я догадываюсь, что это свыше сил человеческих.

Папа неотрывно смотрел на издателя. Что известно Марвину?

— Святой отец, эти кости!.. Ученые взяли из них пробу!

Лицо папы разом побледнело как мел, и Марвин про себя уже торжествовал.

— Скоро это невозможно будет удержать в тайне.

Папа устало поднял голову.

— Я прошу вашей защиты — для меня и Преторианцев. И статуса ордена. И обещания, что я останусь при нем…

— Почему я должен это сделать? — перебил его папа.

— Еще не поздно. Я знаю, где эта чертовщина. А вы — нет.

София-Антиполис близ Канн

Вечер вторника

— Возьмите себе что-нибудь в буфете. У вас голодный вид. — Хэнк Торнтен встал и наполнил себе тарелку салатом и рыбой.

— И ванна бы не помешала, — зло хихикнула Зоя Перселл. — Где вы провели последние ночи?