Роберт Липаруло - И приидет всадник…

Каждый раз, посещая могилу, Брейди убеждался, что деньги потрачены не зря: подальше от прочих скорбящих, от тесного безликого строя могил в старых и более современных «общинах» — так директор кладбища называл разные части своего некрополя. Складывалось впечатление, будто он возводит новые кварталы для растущих семейств — в каком-то смысле так оно и было. Здесь, под дубом, Зак мог без помех повидаться с матерью: поговорить, попеть, поплакать и просто полежать на ее могиле. Как правило, он все это и проделывал. Когда Брейди приезжал сюда один, он тоже так себя вел.

Теперь Зак сидел перед памятником из розового мрамора — большой прямоугольной плиты, протянувшейся на оба участка. С левой стороны, где лежала Карен, из плиты выступало сердце. С правой, где предстояло когда-то упокоиться Брейди, располагалась большая цветочная ваза в римском стиле. Брейди казалось, что Карен понравился бы такой памятник.

Зак водил рукой по буквам надписи:

Дальше шли даты рождения и смерти. Брейди и Зак оба старались не смотреть на них. Была какая-то безысходность и беспощадность в столь кратком отрезке, обозначенном ими. Даты напоминали им о том, что река времени относит их все дальше от родной женщины, и ее образ становится все меньше, как бы ни старались они удержать ее в поле зрения. Еще ниже шла любимая строка Карен из Библии:

Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь.

— Странные слова для могильного камня, — заметил Брейди, когда Карен как-то раз сказала ему, что выбрала бы именно эти слова для своей эпитафии.

— Ничуть не странные! Господь очень добр, и когда я в конце концов встречу его, я, конечно, возрадуюсь. Надеюсь, ты тоже.

— Когда я к Нему отправлюсь или когда ты?

— В обоих случаях, но вообще-то я имела в виду свой уход.

— Не надейся, радоваться я не буду, разве только в том случае, если уйду первым.

— Подумай только, как Бог хочет, чтобы мы радовались. Эта мысль специально повторяется: «И еще говорю…»

— А можно поговорить о чем-нибудь другом?

Заказать мастеру выгравировать именно эти слова на могильном камне было невыносимо тяжело. Тогда, как и теперь, радости он не испытывал.

Стоя шагах в десяти позади Зака, Брейди слышал, как тот тихо рассказывает матери о школе, о недавно прочитанной интересной книжке, о мальчишке из футбольной секции, который приставал к нему, а он сумел дать отпор. Брейди знал, что Карен сейчас обняла бы сына, провела пальцами по его волосам и сказала: «Как интересно!» или: «Я тобой горжусь!». Впрочем, кто знает — может, она прямо сейчас делает это.

Брейди положил руки на пояс и случайно дотронулся до своего сотового телефона. Он и забыл про него… Отцепив телефон, Брейди переключил его на виброзвонок. Ничто так не нарушает душевный покой, как звонок сотового.

Он дал сыну побыть с матерью наедине еще несколько минут, потом сел рядом. Зак дотронулся указательным пальцем до первой буквы в слове «ЛЮБИМОЙ». Брейди приложил сверху свой палец. Словно повторяя надпись еще раз, они вместе обвели все буквы в ней вплоть до четверок после «Филиппийцам». Даты жизни они, как всегда, пропустили.

Ориентируясь по карте, скачанной с одного из вебсайтов, Алиша подъехала на арендованном «додже» к захламленной автостоянке близ храма Святого Антония Египетского на Тридцать Пятой Авеню. Нью-Йорк она знала не очень хорошо и храмов на своем веку тоже видела не слишком много, поэтому ожидала увидеть большое, богатое, украшенное барельефами здание с окнами-розетками и тяжелыми резными деревянными дверями, напоминающими корму испанского галеона. Но храму Святого Антония было далеко до собора Святого Патрика. Он оказался типовой каменной церковью; ступени перед фасадом вели к парадным двустворчатым вратам чуть выше обычной входной двери, крышу венчала невысокая звонница со шпилем. Узкие окна в боковых стенах были забраны цветным стеклом.

Метрах в пятнадцати западнее церкви стояло двухэтажное кирпичное здание с запыленными окнами и без парадного входа. Между домом и церковью с небольшим отступом в глубину двора проходила высокая стена, имитировавшая каменную церковную, но явно более поздней постройки. Промежуток от тротуара до стены был покрыт пожухлой травой. От ступеней парадного входа к калитке, расположенной посередине между храмом и кирпичным домом, по дуге шла дорожка, вымощенная плитками. Алиша шагнула за калитку — и сразу очутилась в каком-то другом мире.

Двор, в который она попала, вполне мог служить декорацией для съемок фильма про вампиров, вроде тех, что снимали в семидесятых на киностудии «Хаммер филмз»: низкое хмурое небо, зловещий лес, вой каких-то тварей в отдалении. По всему двору, словно пытаясь кого-то поймать, распростерли голые ветви ивы. Сумерки сгустились, воздух стал на несколько градусов холоднее. На садовом столике и стоявших вокруг него трех металлических стульях лежал толстый слой грязи и опавших листьев. Алише стало неуютно, и она потерла руками плечи, чтобы согреться. Дворик был с трех сторон огорожен домами, а с четвертой этот кирпичный мешок завершался каменным забором. Вход в двухэтажное здание обнаружился слева от калитки, рядом висела деревянная резная дощечка с надписью: «Священник Данкен МакАфи». Поднявшись на бетонное крыльцо перед дверью, Алиша нажала освещенную кнопку дверного звонка. Где-то далеко в доме раздалась трель, похожая на колокольный звон. Через несколько секунд загорелась лампочка над дверью. Затем открылось смотровое окошко, устроенное в двери на уровне лица. Но за ним было темно, и Алиша ничего не смогла рассмотреть.

— Добрый вечер! — неуверенно поздоровалась она с темной пустотой за дверью.

Где-то в доме хлопнула другая дверь, а за входной стало чуть светлее, и в смотровом окошке высветился кусок прихожей. Алиша заглянула в него — и вдруг прямо перед ней возникло лицо. Ей были видны только широко раскрытые мечущиеся глаза и острый нос.

— В чем дело? — раздраженно спросили у нее.

— Отец МакАфи? — спросила в ответ Алиша.

— Это вы открыли дверку? Она что, не была закрыта на засов? — в свою очередь спросил стоявший за дверью после недолгой паузы.

— Она открылась после того, как я позвонила. Но я никого здесь не видела, — после этих слов лицо исчезло из окошечка, и Алиша поняла, что священник осматривается. Все это начинало ее тревожить. — У вас что-то случилось, святой отец?

Его лицо вновь показалось в окошке:

— Он следит за нами. Уходите.

— Кто следит? Может, вам нужна помощь?

— Конечно нет. Кто вы? Что вам нужно?

Алиша поднесла к его лицу удостоверение: