Алексей Евдокимов - ТИК

Ремарк перешел почти на шепот под впечатлением от собственных слов. Все-таки он был потешный хомяк. Таинственно блестел на меня глазами из-под очков, потом словно встряхивался и брал профессорский тон:

— …Так вот, сценарий Яновица и Майера был хоррорной, но прямой метафорой — хочется сказать, нацизма… преступной власти, подчиняющей себе чужую волю, — некий фокусник доктор Калигари, он же директор психолечебницы, посылает подвластную ему сомнамбулу по имени Чезаре убивать неугодных. И что делает Вине? Слегка перерабатывает — точнее, дописывает сценарий, обрамляя историю Яновица и Майера (к возмущению последних) первым и последним эпизодами, из которых выясняется, что история эта — бред пациента психушки! То есть меняет ее смысл на полностью противоположный. И из фильма, предостерегающего от доверия власти (психиатру), «Калигари» превращается в прямой призыв ей доверять!.. Но уже на явной и густой мистике замешано все, что происходило с самым, вероятно, знаменитым немецким кинокошмаром. Я имею в виду, сами понимаете, «Носферату»…

Мы свернули налево, в полудохлый скверик, где вокруг скамейки кучковались и даже, кажется, мужественно разливали (на морозе) бомжи, перешли какую-то улицу — Ремарк толкнул дверь кабака с бодрящим названием «Перед боем» и крупным уведомлением в витрине о том, что сюда могут не пустить без объяснения причин. Нас, впрочем, пустили; Рэмыч стянул с носа мгновенно запотевшие очки — но лекция таки прервалась (как водится, на самом важном — видимо — месте): в пивнухе этой за двумя составленными вместе столиками дули разливное «Невское» с десяток молодых людей, знавших, оказывается, Ремарка и принявшихся с ним здороваться. Ребятам было плюс-минус по двадцать и вид они имели вполне себе районный — Рэмыч в их компании смотрелся бредово, — хотя я сразу понял, что он тут не просто свой человек, а большой авторитет. И только тогда я вспомнил (все-таки слушал я это уже сильно датый), как то ли Виталь, то ли Костя рассказывали: Марков возглавляет и духовно-идеологически окормляет некую молодежную компанию: не то незарегистрированную партейку, не то пародийное тайное общество, не то ролевой клуб. Они там проходят полушутейную инициацию, в дни солнцеворотов-солнцестояний выезжают на природу, жгут костры и устраивают псевдоязыческие радения… Похоже, что эту его паству я сейчас и наблюдал.

Надо сказать, что в отличие от своего гуру, оставлявшего вполне в итоге приятное впечатление (с невольной умилительно-покровительственной ноткой), ученички не вдохновляли. Чувствовалась в них какая-то вкрадчивая нагловатость, неприятная самоуверенность: словно они тут были уже хозяева, просто об этом еще никто, кроме них, не знал — но должен был узнать в ближайшее время… И хотя бритыми черепами лампы кабака отражали только двое, кажется, из прозелитов, — я бы и себе, не говоря уж о каком-нибудь студенте из Зимбабве, не пожелал общения с подобными любителями языческой старины темным вечерком у них на районе.

Нет, я не представлял, конечно, очкастого хомяка за дачей инструкций, как резать таджикских гастарбайтеров или просто произносящего что-нибудь в духе «Россия для русских», — Ремарк был слишком взрослый и слишком умный. Никакой он был, понятно, не нацист и даже не националист — он был эстет с тягой к готике и инфантильный мифоман. Но у меня возникло подозрение, что одни и те же игры он и его паства воспринимают совсем по-разному: Марков-то был целиком из девяностых, когда трепотня и выпендреж могли быть самоценными — а нынче любая теория обязана иметь практические выводы…

Я вдруг вспомнил, как Виталь делал глазами пьяному Косте, когда тот помянул про Ремарка, как неохотно давал мне его координаты. Я подумал, что и сам Виталь, возможно, не так прост…

— Алена? Здравствуйте. Меня зовут Александр Знарок, я из московского уголовного розыска. Я знаю, что с вами уже беседовали мои питерские коллеги, но я хотел бы задать вам еще буквально пару вопросов.

— Да?

— Вас спрашивали, не помните ли вы среди знакомых Виталия мужчину лет тридцати-тридцати пяти по имени Коля, Николай. Вы сказали, что нет. Попробуйте вспомнить еще раз: может быть, кто-нибудь не по имени Коля, а по прозвищу, скажем, Ник?

— Да… Вы знаете, я потом уже вспомнила… Да, кажется, именно Ник. Но только это давно было, год где-то назад, и я всего один раз его видела, причем мельком… Кто-то к Виталику приходил, не помню уже кто, — и там еще этот парень был. Странноватый такой, почему я его немножко запомнила. Вроде панка. По-моему, они его Ник называли. Только… я могу, конечно, ошибаться, я действительно очень плохо помню, но мне почему-то кажется, что Ник — это не от Николай. Может быть, это от фамилии было: Николаев там, Никифоров… Может, еще от чего-то… Не помню. А звали его вроде бы как-то по-другому.

— Постарайтесь вспомнить.

— Подождите… Может быть, Руслан? Но я не уверена.

— Руслан Николаев, или Никифоров — в общем, на «Ник»?

— Что-то в этом роде. Но я еще раз говорю, что я могла и перепутать, это было давно.

— Вы говорите, он с кем-то приходил… Может быть, вы все-таки попробуете вспомнить, с кем?

— Н-нет, боюсь, у меня уже все смешалось… Может быть, с Гариком… Помню, что они странно вместе смотрелись.

— С Гариком?

— Ну, Игорем. Из Москвы. Как его…

— Гординым?

— Да, кажется.

— Значит, этого Ника привел к Виталию Игорь Гордин?

— Кажется… Хотя я правда боюсь вам соврать…

Проходную стерегли целых три тетки в униформе и без, немолодые и неприветливые.

— Девушка со мной, — попытался было проскользнуть Денис с деловым видом, но был немедля остановлен.

— Пропуск на нее есть? Нет? Без пропуска не пущу. Звоните.

Яковлев, кривясь нетерпеливо, принялся названивать по внутреннему телефону. Того, кто ведал заказом пропусков, на месте, разумеется, не было. Только через пару минут Ксению нехотя пропустили — в виде исключения и под личную Денискину ответственность. Они взбежали на третий этаж, в редакцию.

— Заходи, мне пять минут надо… — Як ковырял вечно заедающий замок.

Ксения вошла, стянула пальто, села в кресло с нестерпимо скрипучими колесиками. В соседнем кабинете, за пластиково-стеклянной перегородкой хорошо поставленный, невероятно самодовольный мужской голос поучал: «Важно понять, что культу-ура является уздо-ой!..» Ксения оглянулась, чтоб разглядеть говорящего, но жалюзи на стекле с той стороны были опущены.

Наконец Денис вернулся и повел Ксению в примостившуюся тут же на этаже редакционную столовку с развешанными по стенам какими-то дипломами и фотками сомнительных исторических персон, вроде Горбачева М. С.