Алексей Евдокимов - ТИК

— Чем? — подбодрила Ксения.

— Ну, у него большие тараканы в башке на самом деле… Такие, знаете, добротные странности. Например? Например, он терпеть не мог физических контактов с другими. Любых. Даже рукопожатий. Даже к себе самому он никогда не притрагивался — как, знаете, все мы руки потираем, в носу ковыряем, за ухом чешем… Он — никогда. Еще, помню, его воротило от запахов — особенно от человеческих: пота, парфюмерии, дезодорантов, всякого такого… мокрой верхней одежды — в транспорте, знаете, набитом… В час пик ездить он отказывался — пешком через полгорода ходил. Толпу ненавидел любую… В общем, антисоциальность у него, так сказать, физиологическая…

Ксения, подняв вопросительно брови, слегка повращала у виска двумя пальцами.

— Да нет, — Минц неопределенно сморщился. — Он не псих… хотя, может, и производит иногда такое впечатление… По крайней мере, не слабоумный. Наоборот — соображал он всегда прекрасно, и знал много, хотя нигде никогда толком не учился. Он вел себя постоянно как беспредельщик, алкаш, маргинал такой жуткий — но вдруг в самый неожиданный момент оказывалось, что он кучу всего знает… И даже дело твое может сделать чуть ли не лучше тебя самого! Я помню, случай один был — здесь, в Москве: я еще только в командировку сюда приехал от газеты своей рижской, интервью брать — у Акунина, между прочим. И встретил тут Лота. Он и тогда уже мотался по городам и странам — и нигде ни хрена не делал… Ну, из чистого хулиганства я взял его на интервью, представил его своим соавтором. Я, конечно, сам пофигист тот еще был — потому что хорошо понимал, что с Лота станется в самый ответственный момент… я не знаю, штаны снять… А он знаете что выкинул? Стал задавать совершенно осмысленные, умные, точные вопросы — и взял фактически интервью вместо меня. Представляете?..

— Представляю, — сказала Ксения.

Некоторое время оба они молчали. Минц допил свою водку и уставился куда-то на дальний угол стола.

— Я вообще думаю, что он крайне незаурядный человек, — сказал вдруг Минц. — Только, как бы сказать… не нашедший себя…

Cinephobia.ru

ANNIE1: Что это мы все обо мне да обо мне. Давай о тебе для разнообразия. Думаешь, я не знаю про тебя ничего? Хренушки. Все знаю.

Ты зря назвался из Джармуша. Тебе надо было взять ник Darkman. Помнишь комиксовый фильмец Сэма Рейми с Лайамом Нисоном? «Человек тьмы». Странненький такой. Про ученого, который изобрел способ синтезировать любое человеческое лицо — но сам потерял собственное, обгорев на пожаре. Так что он мог стать кем угодно — потому что перестал быть собой.

Правда же, это про тебя? Ты — никто, притворяющийся кем угодно. То-то тебе так нравится играть в прятки. Ты думаешь, тебя не найдут, потому что не знают, кого искать. Тебе же страшно нравится собственная неуловимость. Смотри только не заиграйся. Тоже мне призрачная угроза. Ghost Dog…

Между прочим, я помню, как там в оригинале: «Пес-призрак. Путь самурая». Не слишком много на себя берешь, а? С каких это пор ты у нас еще и самурайцем заделался?

— И все-таки… — смотрела на него Ксения. — Может быть, вы знаете, как его найти?

Минц поглядел в ответ, помедлил.

— Не знаю, — чуть мотнул головой. — Понятия не имею. — Опустил глаза, помолчал снова и вдруг, словно сам того не желая, произнес: — Я его несколько дней назад на улице видел.

— Где?

— Ну, тут, в Москве, на Новом Арбате… Я почему вам не сказал — я как-то не очень даже уверен, что — действительно его… Мне показалось, что это он — и показалось, что он меня заметил. Но сделал вид, что не узнал. Я подумал, он обиделся… — Минц мялся, но Ксения понимала, что не перед ней. — Ну, я сам в последние годы не очень стремился с ним общаться. Все-таки мы уже совсем не те, что были когда-то, у меня уже давно совсем другая жизнь — о чем нам с ним говорить?.. Ну, можно сказать, избегал его… Так что я подумал, он и сам теперь сделал вид, что не видит меня… А потом я вдруг засомневался — а точно это Макс? Оглянулся проверить — нет никакого Макса. Ну вот, совсем рядом прошел только что, и народу вроде на улице немного, и свернуть никуда не мог — и нету. Сквозь землю, точно, провалился… — дернул ртом как бы в ухмылке. — А может, действительно мне привиделось только?..

Я знаю, едва не сказала Ксения вслух — словно они общались, скажем, по «скайпу» и он мог ее слышать. Я поняла. Я ответила на твой вопрос — решила задачку, которую вы тут на «Синефобии» ковыряли несколько месяцев…

Она чувствовала внутри, где-то в средостении, странный зуд, готовый вырваться наружу, например, иканием, или нервным смешком. И проклятое веко опять подергивалось.

…Ну да, до меня дошло, «в чем смысл кино», как ни по-идиотски это звучит. Я могу объяснить главные странности этого нашего любимого, самого странного из искусств. Как связаны его новизна и беспрецедентная востребованность, откуда вокруг него столько мрачных мифов и почему оно так любит кровь и патологию, в особенности в сочетании…

Надо же. Никогда бы не подумала… Самопародийная конспирология, интеллектуальное дуракаваляние — но именно благодаря этой чертовой игре, из-за которой я так круто попала, я в итоге догадалась, что произошло и что происходит. А главное — что мне делать.

Закольцовочка, — она хмыкнула (слегка истерически). Как в любимой мною сценарной схеме.

…Досужие парадоксальные вопросы, как оказалось, имеют ответы (правда, далеко не те, что предполагали спрашивавшие) — и выводы из них актуальны для истории совсем не придуманной и потому куда более жуткой, чем все байки, которыми мы тут себя в шутку пугали…

Она обхватила себя руками за плечи и закрыла глаза. На экране перед ней так и висело одно из старых сообщений на форуме:

…Хронология тут весьма относительная. То есть вроде бы имеется точная дата — 28 декабря 1895-го года в «Гран-кафе» на парижском бульваре Капуцинов Луи и Огюст Люмьеры провели первый в истории платный публичный киносеанс. Даже точно известно количество проданных на него билетов — 35 штук. Но веха эта в очень большой степени условная.

Во-первых, техника. Запечатлевать движение на целлулоидной пленке научились раньше. Да и проекционных аппаратов, аналогичных люмьеровскому, было практически одновременно создано множество разными людьми — так что даже тут техническое первенство почти неопределимо. Во-вторых, искусство. В качестве такового кино начали воспринимать гораздо позже. Но и в сфере чистого увеселения синематограф Люмьеров не воспринимался современниками как принципиальный прорыв — лишь как остромодное развлечение, очередное среди аналогичных.