Алексей Евдокимов - ТИК

Знарок был весь мокрый, сердце ухало, сарай гулял перед глазами — но внутри у себя майор вдруг обнаружил какое-то мертвенное равнодушие. Равнодушную решимость. По хуй, расколю… Обосранный мудак, оставленный в покое, наконец повалился со стулом набок. Мясо… Знарок внимательно оглядел захламленное помещение, остановился взглядом на древнем верстаке со стационарными здоровыми ножницами по металлу.

Подошел к мудаку, присел с ключом для наручников. Не с первого раза попал в скважину, открыл. Следя, чтоб не вляпаться ненароком, перевалил это мясо на живот, отшвырнул стул. Звуки, шедшие от мяса, были так же отвратны, как и запах. Знарок схватил его за правое запястье и подволок к верстаку. Вздернул его руку вверх, перехватил за локоть, высвобождая запястье из рукава, стал пристраивать. Заговоришь, сука… Пидор вдруг заелозил, засопротивлялся — теперь у него, блядь, нашлись откуда-то силы… Пришлось приложить его лбом о крышку, навалиться с риском замараться — и все равно никак не выходило удержать его в неподвижности одной рукой: чтоб другой удобно взяться за ножницы…

Они возились, ворочались. Пидор всхлипывал и повизгивал совершенно по-поросячьи, Знарок рычал и сопел. Матерился. Обливался по́́том. Ну никак, тварь, не хочешь успокоиться, бл-лядь, на хуй… никак… От него дико воняло, майор наверняка уже измазался… Ннаххуй… 3-завалю!.. Пизззззздюк, уебу, бллллля…

Наконец майору удалось зафиксировать его правое запястье между ножами, левой своей ухватиться за ручку… Но в последний момент тот опять вывернулся… Да еб твою мать!!! Знарок что было дури шарахнул его по почкам, с ревом налег всем весом, зажал руку, зафиксировал… — н-на, с-сука!!. Кромки, крякнув, сошлись, кисть отвалилась, как кусок хлеба. Кровь полилась на верстак, на пол — через несколько секунд по цементу уже расползлась громадная яркая лужа. И продолжала расширяться во все стороны.

Знарок, шатаясь, отступил на несколько шагов. В ушах стоял плотный шум, как от телевизора на пустом канале, кругом все было красное и маркое. В этом красном, под верстаком, корчилось и сокращалось что-то бесформенное, бессмысленное и абсолютно уже бесполезное. Какой-то здоровенный ком слизи. Но он все шевелился, ерзал, безудержно марал пол, вонял, мычал, сипел, всхрапывал рыдающе — и не чувствуя больше ничего, кроме отвращения, и не желая ничего, кроме как прекратить ползанье, истечение и сип, майор взял с ящика пистолет и почти не глядя засадил в это, извивающееся на спине, три пули подряд.

Некоторое время Ксения стояла над сумкой, неудобно согнувшись, держась одной рукой за язычок молнии. Провела пальцами по плотным бумажным брусочкам… Потом вдруг резко задернула скрипучую молнию… не до конца — та за что-то зацепилась… Ксения стала освобождать — руки едва слушались… Закрыла. Распрямилась, чувствуя боль в пояснице — в глазах зарябило, она зажмурилась на несколько секунд…

Не было никаких особенных ощущений и мыслей — что-то бессвязное вращалось на периферии пустого сознания: она не стала на этом сосредотачиваться. Опустила глаза на сумку. Грязноватая, клеенчатая, в прелестную серо-розовую клетку. Метровой длины. Набитая под завязку. Она стояла среди похожих, столь же пыльных и позабытых, полных и почти пустых, с какими-то книгами, с какими-то разобранными устройствами вроде фотоувеличителей — внешне не отличающаяся от них ничем абсолютно, да еще задвинутая к самой стене, да еще под коробкой с баллонами макрофлекса, да за регипсовыми рейками: Ксения ее и открыть-то сумела лишь на одну шестую длины молнии… Немудрено, что Толик ни черта не заметил.

Она непроизвольно хмыкнула — как икнула — но тут же с некоторым усилием проглотила шевелящиеся в пищеводе звуки. Позыв к немедленным действиям охватил ее: она торопливо принялась расчищать подступы, отодвигать рейки, переставлять коробку… Освободила сумку, взялась за ручки — еле оторвала от пола. Ощупала через клеенку — ну да…

(Кино… Вот уж кино так кино… Причем плохое… Я бы, если пристойный сценарий сочиняла, а не пургу сериальную, такой пошлятины не допустила бы…)

Ксения поволокла сумку, шипящую по грязному полу гаража, в обход не полностью прикрытой ямы — потом вдруг бросила, быстро подошла к выходу, огляделась. Кругом по-прежнему никого не было, хотя из распахнутого бокса неслось какое-то лязганье. К черту, кому какое дело… Она вернулась, взяла сумку на буксир и вытянула наружу. Поднатужилась, перехватила обеими руками, понесла, принимая вес на бедро, через жидкую грязь к машине. Плюхнула рядом с багажником. Подняла крышку непослушными от предыдущего усилия руками.

— Да давайте помогу!

Она почти шарахнулась. За спиной широко и явно поддато лыбился мужичок лет пятидесяти в заляпанной спецовке, вразвалку чавкая по жиже. Ч-черт, как он подобрался?.. Ксения от неожиданности все не могла сообразить, что отвечать, — но мужик, продолжая ухмыляться и не спрашивая разрешения подхватил сумку и рывком переправил в багажник.

— Че это там у вас? — обернулся уважительно.

— Деньги, — сказала Ксения.

Нога все норовила давануть на газ — но Ксения заставляла себя ехать медленно и занудно, по всем мыслимым правилам. Только не хватало, чтоб ее сейчас менты тормознули. «Откройте, пожалуйста, багажник…» Потом вообще пошли пробки. Она мертво стояла, подползала конвульсивно, опять застывала, заводя вымученно глаза… Принюхивалась: правда чем-то в машине пахнет, или кажется?.. Дрянью какой-то… Стервенея, хваталась за коробку передач, высматривала, куда бы нагло всунуться, плюнув на все, — и тут же натягивала поводок: тихо, тихо… Спокойно…

Со спокойствием было плоховато: все последние дни — после смерти Дениски, а точнее, после его звонка — она жестко держала себя в руках, до предела закрутив внутри некие гайки; но зрелище содержимого сумки словно сорвало резьбу и теперь в ней что-то болталось и раздолбанно дребезжало. Сообразила… Как сообразила!..

Так ведь все время и получалось: она почти никогда ничего толком не знала — только задним числом соображала… в последний момент вдруг догадывалась… С самого начала.

Она ведь и правда не понимала тогда, что заварила…

Когда Ксения, услышав от Витьки Меркина, что Игорь под свой распиаренный претенциозный проект собирается втихаря обналичить в «прачечном» банке неслабые бабки, слила это — как бы невзначай, по дури, — Аркаше, никакие рациональные мотивы ею, конечно, не двигали. Обида — острая, мстительная и бессмысленная… Ксения ведь все понимала — и презирала себя, и ни черта не могла с собой поделать. Игорь ничего не говорил прямо, не хлопал дверью (для любых решительных действий он был слишком безволен) — он просто стал ее игнорировать. Нагленько и подленько. Он ходил «налево» уже в открытую (Ксении казалось — демонстративно), он окончательно перестал посвящать ее в свои дела — в которые вдруг ушел с головой: в этот свой долбаный Фонд, в какие-то, судя по неприступному лицу и поджатым губам, охренительной серьезности и доходности варки… В качестве ответной демонстрации независимости (если честно — из идиотского чувства мести) она сама принялась тогда давать направо и налево, предпочитая хороших Игоревых знакомых — включая Витьку, директора Фонда, паренька по жизни столь же хитрого и скрытного, сколь безудержно болтливого и хвастливого с бабами…