Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль

— Она ведь с этим вопросом тебе звонила в прошлое воскресенье, так?

— Я ж сказал, тебя это не касается.

«Кто я для тебя?» Что за вопрос?.. И почему в разговорах с ее приятелями у меня возникает порой безумноватое ощущение, что мы говорим о разных и даже мало похожих друг на друга людях?..

— Кто она для тебя? — Ледовитая проникновенность собственного тона поразила Фила.

— А для тебя? — агрессивно отбил Артем.

— Для меня?..

А и впрямь?

— Человек, который нуждается в помощи, — неожиданно сформулировал Фил.

— Ты уверен? — хмыкнул Артем со странной интонацией.

— Чем дальше, тем больше.

Как обычно по телефону, Илья был мрачно-отрывист.

— …Я чего звоню, — сразу перешел к делу Фил. — Помнишь Никешу? У тебя не осталось его номера?

— Он в Питере сейчас, ты в курсе?

— Давно?

— Довольно давно. Совсем туда уехал. Может, с год тому… А че ты о нем вспомнил?

— Мне не он сам нужен. Я Липатову ищу, если знаешь такую…

— Э-э… Кристину?

— Карину.

— Помню немного. А что с ней?

— Пропала… Родители с ума сходят.

Илья помолчал:

— Я спрошу у моих, кто с Никешей дружил. Может, подскажут чего.

Никеша… При чем тут он?.. Этот парень, Никита, в отделении у Фила лежал одновременно с Каринкой. Вроде наметилось у них тогда некое приятельство. Вроде какие-то контакты они и потом поддерживали. Поверхностные. Никешу потом Кармин рекрутировал к себе в «Братчину». Ненадолго…

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — тяжело, в своей манере, хмыкнул Илья.

Фил познакомился с ним некогда в ходе очередной из просветительских антинаркотических акций — возглавляемая Ильей Карминым «Братчина» занималась перевоспитанием бывших торчков и алкоголиков на базе православной веры. Помимо чисто духовной «накачки», «реабилитируемые», пострадавшие от лжепророков, составляли весомую часть их «клиентуры», подвергались тут довольно суровой трудотерапии, в основном богоугодного толка: в больницах, приютах, «стардомах», на строительстве-реставрации церквей… Действовали православные напористо, вдохновенно и результативно — это, конечно, произвело впечатление на Фила. Как и сама фигура Кармина, тридцатилетнего харизматика, ста-с-лишним-килограммового мужичищи, воспитывающего помимо двух своих двух детдомовских детей, лица хотя и светского, но с очевидными и немалыми лидерско-пастырскими задатками. Одно время они поддерживали довольно плотный профессиональный контакт, который Фил в итоге свел к минимуму. По односторонней инициативе и по соображениям, при случае честно изложенным Илье: «Мое дело вне идеологии. Любой».

Не то чтобы Фил имел что-то против РПЦ, но его не могли не смущать покровительствовавшие «Братчине» компашки вроде «Союза Православных Хоругвеносцев» или «Свято-Сергиевского Союза Русского Народа» — боевитые чернорубашечники, борцы с преподаванием в школах теории Дарвина и основ сексуальной гигиены, с каналом «Дискавери» и правозащитниками из числа «не русских по крови и духу либералов-толерантщиков». И он не слишком понимал, что в их компании делает крайне умный, эрудированный и трезвый Илья. В несколько декоративном карминском консерватизме, игрушечном мракобесии и кукольном антисемитизме хватало наверняка недоизжитых комплексов, включая сугубо национальные (при росте метр девяносто, косой сажени в плечах, домостроевском «мамоне» и церковном басе отчетливо иудейские черты его лица объясняли многое), но, по большей части, Фил видел, чувствовал тут некую не слишком понятную ему концепцию, программу, чуть ли не вызов.

В конце концов он даже спросил об этом у Ильи напрямую (благо личные отношения у них с Карминым остались вполне нормальными).

— А потому, что я должен дать им смысл! — помедлив, произнес «братчик» мрачно-напористо. — Настоящий, понимаешь? Сверхзадачу. Объяснить, на фига все. На фига он переламывался, спрыгивал, на фига унижается, исповедуется нам с тобой, слушает наши проповеди… Что я такому скажу — молодец, отмучился, давай теперь делом займись: живи, работай, детишек расти? Расти по службе, требуй повышения оклада? Машинку купишь, потом поменяешь? От этого он и удрал в свое время в дрикс — от тоски и убогости «просто жизни». И я не могу ему сказать, что физическое существование — это самоцель. Он не животное, ему выживания и размножения мало. Человек на то и человек, что ему нужны ценности, не сводимые к его собственным, личным, жральным и сральным потребностям…

— Это понятно, — поморщился Фил, — я не о том…

Он подумал, что человек человеку рознь и большинству-то удовлетворения жрально-сральных потребностей, кажется, вполне хватает; в гробу они видали любые духовные сверхзадачи, а вот цель поменять тачку с подержанной и беспонтовой на нулевую и крутую для них всем целям цель…

— …Вера — это достойный выбор, ладно, — Фил примирительно поднял руки. — Но выбор сугубо индивидуальный, вот в чем дело. Ответственность за него ты несешь только перед собой… ну, и высшей инстанцией… Я тебе скажу, что меня смущает: социальные выводы, которые, по-вашему, предполагает этот сугубо личный выбор. А ведь делая его, человек на самом деле всегда оказывается наедине только с богом. Но у вас получается, что он, выбор, тут же делит мир для совершившего его на наше и не наше, своих и чужих… Кто не с нами — и так далее…

— Ты, Фил, философ, — бешено сощурился Илья. — Красиво излагаешь. Я-то оценю. Но ты уверен, что это прозвучит для какого-нибудь пацана, который только что на сухую слез? Человек вообще тварь слабая, а ширяться начинают самые слабые… — Он вдруг осекся и насупился. — Хотя судить — грех. Кто я в конце концов такой, чтоб с пренебрежением говорить о существе, которое, как и я, как все, всегда, по определению — одно в мире… среди ледяного и равнодушного хаоса… В этом плоском, сером, беспощадном, суконно-тоскливом аду…

От карминского тона у Фила мурашки пошли по коже; он сообразил, что произносимое «братчиком», кажется, далековато от христианского канона.

— …И вот он, перекумарившись, возвращается сюда обратно. В «реал». Здесь не стало ни теплей, ни гостеприимней, а он и так полностью выпотрошен и дезориентирован. И тут я не имею права начать перед ним распинаться об индивидуальном выборе. Я выделяю ему броник, каску, ставлю в строй с ему подобными и гаркаю, матерюсь и отдаю простую внятную команду. Но команду все-таки, не мною от балды придуманную, а проверенную тысячелетиями…

…Глядя на него, Фил вдруг вспомнил, что всего лет семь-восемь назад Илюха ни о заблудших душах печься, ни в церковь забредать и не помышлял, а работал себе аккаунт-менеджером в пиар-агентстве (или что-то в этом роде) среди совершенно довольных собой и всем молодых профессионалов. «Я отирался в этой компании постоянно: в офисе, в спортзале, в клубе, нах, — делился в период почти дружеского их с Филом сближения Кармин. — Я был вроде сам такой, но я ни хера в них не понимал, никогда! Для них же ничего, что не конвертируется в бабло или в статус, не существует в принципе. Абстрактного мышления — ноль! Индивидуальных каких-то предпочтений — ноль! Сомнений — ноль! Все заранее известно, все одинаковое для всех: чего добиваться, чем вые…ся, как и где оттягиваться. Замкнутый, герметичный мир. Абсолютно цельное и абсолютно нечеловеческое существование… Я ведь до сих пор не уяснил, что это за создания такие? В них же ни добра, ни зла, ничего людского — это ж материализованные фантомы гламурных, нах, журналов! Какие-то вещи в себе: обтекаемые, неподатливые и идентичные, как яйца…»