Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль

Толян несколько раз торопливо поглубже затянулся — «врагу не оставлять», пропуская к трамвайным дверям прочий засуетившийся пипл. «…Задолба-ало все, — громко блеяла мордатая девка в зверски обтягивающих жирный зад джинсиках, обращаясь к другой такой же, — в Еги-ипет хочу…». Толяныч, скривившись, оттопырил у нее за спиной средний палец.

Здесь действительно все по-другому, совсем. Стоит опуститься на метр, и наступает полная дезориентация: даже видя собственную руку, он не сразу понял, кому эта конечность принадлежит.

Впрочем, поначалу он вообще мало что воспринимал, целиком занятый тем чтобы выровнять дыхание, «продуться», отплеваться в загубник попавшей-таки в рот, даже, кажется, проглоченной водой… Паника первых секунд: пока не приноровился правильно держать эту штуку в зубах (вытянув губы), правильно дышать (только ртом, только ртом)… Впрочем, адаптировался Марат довольно быстро и, уже успокоившись, несколько минут размеренно вдыхал-выдыхал, вдыхал-выдыхал (свист-бульканье), глядя вниз, на хорошо различимый, несмотря на восьмиметровую глубину, волнистый светлый песок дна.

Анар тем временем справился с его «напарником» — пацаном лет четырнадцати, таким же, естественно, «чайником», как и Марат, подсдул им жилеты, и они втроем потихоньку пошли вниз по веревке… Это перемещение по вертикали не ощущалось никак, только опять что-то болезненно надавило на уши, и опять Марат, зажав нос пальцами через мягкий пластик, энергично туда выдохнул.

…Здесь действительно все другое, совсем, включая тебя самого. Меняются зрение, слух, вес, координация движений. Тут ты — горизонтальное, недооформленное существо, почти безрукое, почти неподвижное, только вяло месящее воду гипертрофированными задними конечностями. Тут нет звуков, точнее, их два, попеременных и постоянных: резкий шипящий свист втягиваемого воздуха и раздраженный клекот спешащих наверх пузырей; но звуки эти не имеют отношения к окружающей реальности, несопоставимы со зрительным рядом. Как пиликанье, скажем, мобилы соседа по кинотеатру — с происходящим на экране.

Хотя нет, не кино… Скорее уж сон. Та же очевидность невероятного, та же странноватая, потусторонняя динамика происходящего… Неполная ощутимость и подконтрольность собственного тела — одновременно блаженная и тревожащая…

Анар отцепил Марата с пацаном от веревки, свел их руки, а сам, держась сверху и держа их обоих за баллоны, повел к песчаному откосу, обильно проросшему узорными разноцветными кустами. Рыбы, которых, в полном соответствии с обещанным, тут было до черта — плоские, неожиданно здоровые, пародийно, на цирковой какой-то манер расписанные и ни на что не похожие, — тыкались в эти заросли, не обращая на людей ни малейшего внимания.

Как Анар и предупреждал, вода слегка просачивалась снизу под маску, и как он же учил, Марат нажал свободной ладонью на переносицу и «сморкнулся», задрав голову. Над собой, внезапно далеко, он увидел темное раздутое веретено — днище их катера (с обманчиво понятным именем «Каштан-4»). Ненормальная прозрачность воды сбивала с толку — они были, оказывается, на порядочной глубине: при мысли, что в случае чего (выпустишь вдруг загубник, не знаю, и нахлебаешься воды… или не сможешь в очередной раз «продуться»… мало ли) просто так на поверхность уже не выберешься (кессонная болезнь!..), Марату стало не по себе. Все-таки никогда в жизни он не находился целиком и глубоко в чуждой физической среде… По пути сюда, к рифу, их всех заставили заполнять анкету с вопросом, помимо прочего, не страдают ли потенциальные дайверы клаустрофобией или психозами — и сейчас Марат понял, зачем. Ему показалось, что он невольно стиснул руку пацана.

Сиплый вдох — бормочущий выдох…

(…Интересно, уломай он поехать Катьку, решилась бы она нырять, прочитав эту анкетку из двух десятков пунктов? Катюха, так любящая пожаловаться на фобии, неврозы и недомогания… Марата всегда интересовало, сколько в этом правды, а сколько позы, но ему никак не удавалось ее проверить. Вот и сейчас она наотрез отказалась ехать… Ну и зря. Вот уж действительно зря…)

…Здесь действительно все по-другому, совсем: разом оказывается отменен весь твой прежний визуальный опыт, неактуальны любые привычные представления о форме и цвете. О подвижности и статике. О живом и неживом.

Пальцы. Рожки. Венчики. Гребешки. Пучки. Короны. Протуберанцы. Побеги. Щупальца. Отростки. Кружева. Сущий галлюциноз.

Вдох… Выдох… Ис-с-с-с… Бр-р-р-р-р…

Пятна. Крапины. Разводы. Полосы. Точки. Россыпи. Созвездия…

Вспышки…

У Марата голова шла кругом от дикости и разнообразия сочетаний мультяшно-ярких цветов… Багрового… Багрового — с багровым…

Ломтики. Дольки. Листики. Лепестки. (Вдох… Выдох…)

Рыльца-губы-глазки-плавники-хвостики.

Ис-с-с-с… Бр-р-р-р-р… И странный подспудный звон.

Мерцание, колыхание, скольжение… Подмигивание (багровые вспышки).

Одним глазом. Другим.

Одним-другим. Вдох-выдох Одним-другим. Свист-бульканье. И непрекращающийся, наоборот, нарастающий звон, зуд, звяканье, дребеззззззззг.

Марат понял, что это такое, от неожиданности выплюнул загубник и моментально подавился ядовито-соленой водой.

Как его поднимали на поверхность, в памяти почти не осталось. Но запомнилось: вот он все пытается влезть на борт (на корму) по металлической лесенке — и все без толку. Сначала арабам пришлось снять с него жилет (с притороченным тяжелым баллоном). Потом он сам кое-как содрал с ног цепляющиеся за перекладины ласты… Весь катер таращился на него — это было унизительно.

И, естественно, он не мог ни черта объяснить. Марат сидел на верхней палубе, на ветерке, а Анар, прекрасно говорящий по-русски, и эта самая, как ее — Юля? — русская девица, которая ныряла со странной своей камерой, снимая их всех под водой (пятьдесят баксов сверху за диск), пытались дознаться, что же с ним произошло. Марат отвечал, что почти ничего не помнит. Похоже, они решили, что у него действительно фобия, психоз, припадок… Они явно перепугались, но, убедившись, что клиент очухался и претензий не предъявляет, оставили его в покое.

На обратном пути, когда большинство рвануло внутрь (в каюту? как это тут называется? в помещение, короче) обедать, а Марат остался наверху практически один, он поднялся со скамейки и облокотился, навалился на перила, щурясь (хотя солнце ему не мешало) на желтоватые скальные откосы по правому борту, на одинаковые бухты с одинаковыми белыми кубиками отелей, на голые горы в отдалении. Еще чуть кружилась голова, ломило — «поламывало» — виски, сухо было во рту, но в целом физически он был более или менее в порядке. Вот только в мозгу колыхалась густая взвесь, в которой кто-то все перемигивался сам с собой багровыми глазами…