Боб Моррис - Багамарама

Грунтовая дорога привела меня к высокому деревянному забору, который начинался у самой реки и убегал метров на сто в глубь материка. За забором высилась пышная зелень пальм, так непохожих на окружающую низкорослую флору.

Бабушка покинула меня вскоре после деда, а в одиночку ухаживать за плантацией я уже не мог. Дом был крепок — по крайней мере настолько, насколько может быть крепок деревянный дом столетней давности во Флориде с ее солеными ветрами, грозами и самым разным насекомым сбродом, обитающим в субтропиках. Я всеми силами поддерживал флот в рабочем состоянии, как мог привлекал клиентов, трудился на судоходном поприще. А вот агрономом я оказался никудышным. Да, пальмы мне очень нравились, но я понятия не имел, что и когда нужно с ними делать. Постепенно питомник зарос, деревца захирели, наименее стойкие вымерли.

И все равно это был мой дом. Кроме тех лет, что я провел в колледже и в Майами, у меня не было иного пристанища. Конечно, я сам затянул всю эту волынку и принял случившееся за неминуемое, однако к тому, что ждало меня на подъездной дорожке, я был не готов. Здесь стоял большой указатель с надписью крупными буквами: «Продается».

Хочешь не хочешь, а усадьбу приходилось продавать: я разорен, флот у меня конфисковали. С пустыми руками даже налоги на собственность не потянешь, не говоря уж о том, чтобы ухаживать за плантацией и вести необходимые работы.

На плакате с надписью «Продается» значились координаты — логотип и телефон риелторской фирмы Джо Хардвик, моей старинной приятельницы. Надо сказать, у нее были твердые профессиональные принципы. Собственность стоила больших денег, и Джо получила бы солидные проценты. Когда я сообщил ей о намерении продать землю, она даже не сразу согласилась.

— Слушай, Зак. Зачем тебе посредники? Позвони в парковую службу — с руками оторвут. Глазом моргнуть не успеешь. И не придется никому проценты отстегивать.

— Да я уж звонил, — посетовал я. — Так мне эти вашингтонские умники сказали, что сначала придется получить разрешение конгресса на сделку, а это три-четыре года волынки. Я столько ждать не могу: мне сейчас деньги нужны.

Джо выслала мне по факсу нужные документы, и я их подписал за неделю до того, как меня вытурили из Бейпойнта. До сих пор довольно сносно удавалось гнать от себя всяческие мысли касательно продажи, но едва я прочел это слово и увидел все собственными глазами, как мне сильно взгрустнулось. Ладно, проснись и пой! Флоридский рынок недвижимости бурлит и кишит выгодными предложениями. Каждому хочется разжиться здесь клочком земли. Уже нашлась пара-тройка покупателей, и Джо смотрела на дело весьма оптимистично. «Через месяц, — сказала она, — поставишь подпись, и гуляй, парень!»

Особых дел у меня в Ла-Донне не было. Хотел последний раз здесь побывать, попрощаться с прошлым, настроить компас, прежде чем навсегда отплыву от родных берегов навстречу Барбаре и Багамам.

Раньше с воротами всегда было строго: обязательно висел замок. Сейчас еще издали я с беспокойством заметил, что они открыты нараспашку, а в грязи отпечатались свежие следы шин. Я сильно сомневался, чтобы Дрыщ без моего ведома выехал кататься — за руль он садился только при крайней необходимости. В таком случае интересно, кто решил наведаться ко мне в гости. Неужто эта банда с большой дороги — Козлиная Бородка с Раулем — донесли своим, что я от них так победно смылся? Возможно. Могли бы и прикрыть за собой, к чему такая нарочитость? Хотя с этих станется. Отъявленные тупицы.

Я по кромочке, тихо-тихо, прошел на территорию.

Да уж, кто-то тут здорово потрудился, немало пота пролил. Плантация была в отличном состоянии: поросль вырезана, шланги для полива по всей территории проведены — крутани вентиль, и польется. Деревья ухоженны и здоровы. Кое-где даже виднелись новые посадки.

Я вышел из-за поворота и на подходе к дому увидел грузовичок с открытым верхом и откинутыми бортами. Возле него суетился человек моего возраста, старательно закрепляя на кузове большую саговую пальму. Рядом скакал мальчишка-подросток. С пальмой они не прогадали, призовой экземпляр: на макушке красовалось с полдюжины венчиков. Корневище с комом земли было аккуратно укутано в мешковину. Любители украсить свой газон редкой пальмой встречались и раньше, и мы ревностно берегли свой двор от таких оригиналов, но что бы вот так, среди бела дня?.. Да еще въехать на машине! Ну и люди. Хватает же наглости.

При виде меня мужчина с пареньком прекратили свои занятия и молча ждали, когда я к ним подойду. Старший, длинный и худосочный, снял кепку, отер рукавом лоб и осклабился:

— Зак, сколько лет, сколько зим.

И, лишь заметив надпись на борту грузовичка «Ландшафтный дизайн Бурльсона», я узнал Тома Бурльсона. Мы вместе росли, были отъявленными сорванцами. Да с тех пор столько воды утекло — лет десять не встречались.

— Здорово, Том. — Я пожал ему руку. — Давненько не виделись.

— Давно. Знакомься, это мой сын, Том-младший. — Мы поздоровались с «младшим» за руку, а отец стоял рядом и приговаривал: — Томми, помнишь, ты по телевизору матчи смотрел «Гаторы—Дельфины»? Так там мистер Частин играл.

— Ага, — отозвался Томми. — Закила-Мазила, номер сорок четвертый.

— Польщен.

Том-младший уставился на меня, словно бы раскидывая мозгами («сказать — не сказать?»), и не удержался:

— Гады они, что в школе натворили.

— Ты о чем?

Мальчишка взглянул на отца, и оба в растерянности отвели взгляды: им явно от чего-то стало неловко. Помолчав, Бурльсон сказал:

— Эх, Зак, так ты, значит, не слышал… В газете раструбили. Помнишь нашу школу? Ну вот, в тамошнем вестибюле Доска почета стояла с особой витриной — вроде как «Наши знаменитые выпускники». А там твои фотографии и футболка, в которой ты выходил на поле. Помнишь?

Я кивнул.

— Так вот, зануды из надзора за нравственностью решили, что негоже почитать человека, который сидит за решеткой. Ну и устроили бучу. Капали на мозги, пока не убрали все добро-то.

— Да, таких людей везде навалом, — сказал я.

— Заставьте их, пусть на место вернут, — попросил меня Том-младший.

— Смысла нет. Только нервы попорчу себе и другим, — ответил я. — Но я ценю. Спасибо, парень.

Воцарилась пауза. Мне было неловко спросить Тома, почему он ворует у меня пальмы, а он, похоже, и не думал объясняться. Будто и не застукал я его за преступным занятием.

— Увидел, что ты усадьбу продаешь, — сказал Бурльсон.

Я пожал плечами — что тут скажешь. Да и не было особого настроения теперь это обсуждать, дело прошлое. Только одно мне непонятно: теперь что — каждый может зайти и распоряжаться по своему усмотрению?

— Ты тут за хозяина человека оставил, так он взялся за дело засучив рукава: всю усадьбу вылизал, — продолжил Бурльсон. — Я у него купил пяток саговых пальм — отлично укоренились. Как там его, позабыл…