Джон Бердетт - Бангкокская татуировка

— Направить тебе людей? Мы можем взорвать дом?

— И убить ее?

Викорн усмехнулся:

— Поступай как знаешь. Но если у тебя сорвется, я прибуду со спецвзводом, а там уж как ей повезет. Будь они прокляты, эти чиу чоу!

Деньги, небрежно засунутые в пластиковый пакет, прибыли с констеблем, который, судя по выражению его лица, был изрядно запуган Викорном.

Но движение вдоль всей Сукумвит было парализовано пробкой, и на боковых улицах, не в силах влиться в основной поток, тоже скопились машины. Спокойствие покинуло меня. Я оказался не в состоянии медитировать. Чувствовал себя таким же беспомощным, связанным кармой существом, как все остальные: от муравья до Эйнштейна. К тому времени, когда мы добрались на другой конец города, мои нервы совершенно разошлись, глаза бегали по сторонам, рука, сжимавшая пакет с деньгами, немилосердно дрожала. Мозг изобретал все новые и отнюдь не буддийские способы расправы с обидчиками Чаньи, если они успели причинить ей зло. Но одновременно я, как всякий влюбленный, пытался подкупить Будду и, пока мы пробирались к Каосан-роуд, успел дойти до трех свиных голов и тысячи яиц. Если мне не изменяет память, даже рождение показалось не таким стрессовым событием.

Будда незаменим, если необходима разрядка. Дом оказался старым строением из тикового дерева на сваях в древнетайском стиле. В районе Каосан еще сохранилось несколько таких, но их в основном превратили в гостевые приюты для мучимых ностальгией по прошлому фарангов. За этим не очень-то следили; у меня сложилось впечатление, что он стоял брошенный — пышная трава и упрямые сорняки заполнили то, что некогда было тропическим садом. На стене рядом с въездными воротами висела убогая вывеска на тайском, английском и японском языках: «Татуировки». Все окна были разбиты. Неподалеку на дороге стоял большой «БМВ» цвета «серый металлик» с водителем за рулем. На мой стук дверь немедленно открылась; хорошо одетый китаец несколько секунд меня изучал, задержал взгляд на пластиковом пакете, едва заметно кивнул и впустил в дом. Тщательно запер замок и показал на внутреннюю дверь, ведущую в большую комнату, занимавшую весь первый этаж.

Свет проникал внутрь единственным способом: сквозь щели в тиковых ставнях, и узкие лучи образовывали на полу и мебели яркие, продолговатые фигуры. Эти же лучи слегка рассеивали мрак у стен, и мои расширившиеся зрачки выхватили покрывавшие их изображения: геометрические рисунки и причудливо увеличенные фотографии женских и мужских тел — совершенно обнаженных, за исключением нанесенных татуировок. Стены показались мне настолько необычными, что я не сразу заметил сидевших под ними людей. Обстановка дома чем-то напомнила хижину Гогена на Гаити. В пространстве обветшавшего строения художник дал волю разыгравшемуся воображению. И какому воображению! В образах на стенах ощущалось влияние от Хокусая до Иеронима Босха, [68] Босх, Иероним (Хиеронимус) (1450?—1516) — голландский художник. Автор религиозных аллегорий, в том числе сцен ала с фантастическими чудовищами и сиенами мучений грешников. Уорхола, [69] Уорхол, Энди (1930?—1987) — американский художник и кинорежиссер. Один из мэтров поп-арта. Постановщик фильмов в жанре так называемого подпольного кино. Ван Гога, Пикассо и граффити на стенах токийской подземки. Иши оказался в своем творчестве настолько же эклектичен, как коллекционер безделушек, но в нагромождении красок и форм ощущалась необыкновенная проникновенность. Стены казались продолжением его татуировок — гениальных, напряженных по духу, неотразимых и совершенно непонятных — продукта необузданного человеческого гения, вынужденного под угрозой наступающего безумия заявить о себе: «Я существую!»

Мой взгляд опустился на низкий стол, и, сомневаясь, правильно ли оценил ситуацию, я шагнул туда, где должны были состояться переговоры. Все семь китайцев, кроме одного, были одеты в деловые костюмы и галстуки. А этот, видимо главный переговорщик, носил рубашку с расстегнутым воротником под кашемировым пиджаком. Для удобства ног пол под столом по старинной традиции опустили ниже основного уровня комнаты, однако с той стороны, где стоял я, казалось, что под стенами, разрисованными безумным богом, собралась компания гномов. Длинный луч света выхватывал из темноты сидящего во главе стола Иши. На художнике была великолепная белая рубашка из хлопка с открытым воротом, демонстрирующая край татуировки. В руке — неизменная бутылка сакэ. Рядом, в полумраке — Чанья в шали цвета темного золота. Когда я приблизился, она заговорила хриплым голосом:

— Они дали мне обезболивающее. Я не чувствую своих грудей. — В доказательство она потерла груди обеими руками.

Не говоря ни слова, я прошел во главу стола и опустил пластиковый пакет с деньгами перед Иши. Все взгляды устремились на доллары, но никто не притронулся к пакету. Что я прервал своим приходом? Иши кашлянул. Он был, видимо, сильно пьян, поскольку совершенно не заикался.

— К сожалению, все намного усложнилось.

— Простительное недоразумение, в котором нет ничьей вины, — пробормотал китаец с расстегнутым воротником и одарил меня призрачной улыбкой. — Но его так или иначе необходимо разрешить.

Иши посмотрел мне в глаза:

— Миллион — только за татуировку Чаньи. Они собираются ее вырезать и задубить. Представляешь, целый миллион за крохотного дельфина! Я мог бы разбогатеть, если бы у меня было время.

— Так в чем проблема?

— Они решили взять и другие татуировки для продажи на черном рынке. На мои работы сейчас довольно большой спрос, особенно в Японии среди членов якудзы, которые приобретают их в качестве символа, утверждающего положение. Вроде как японские бизнесмены, которые хранят в сейфах полотна Ван Гога и вынимают только для того, чтобы похвастаться. Удручающая ситуация для художника, которому всегда хочется, чтобы его работы выставлялись. Зато у Ван Гога больше нет финансовых проблем.

— И где же эти другие татуировки?

— Наверху. Самые последние в процессе консервации. Ты, наверное, не представляешь, что это такое, — сродни дублению свиной кожи.

— Как давно продолжается эта… торговля?

— Долгая история. Скажем так, Митч Тернер был первым. Я не собирался выпускать дело из-под контроля. И не хотел убивать никого, кроме американца. — Иши сделал быстрый жест в сторону Чаньи. — Я не мог обладать ею, но и не мог стерпеть, чтобы она принадлежала другому. Ты был бы следующим. Но если человек готов убить, почему бы не извлечь из этого выгоду? С тех пор как мы с тобой познакомились, я грезил твоей кожей — такой приятный цвет слоновой кости, особенно на спине.

Я уже, разумеется, обо всем догадался. Стоял в шести футах от стола, но говорил, словно с другого края долины, и мой голос гулко отдавался от стен.