Лиза Гарднер - Исчезновение

Кинкейд взглянул на шерифа Аткинс.

— Я бы сказала, сто шестьдесят пять, — предположила та. — Не хочу ничего здесь трогать, но, на мой взгляд, сиденье подогнано именно под такой рост.

Кинкейд тоже об этом подумал. Сиденье было установлено слишком близко — примерно так, как он и ожидал. Конечно, нужно еще проверить зеркала и рулевую колонку, но с этим придется подождать до приезда криминалистов. Если верить Блэни, бензобак был примерно наполовину полон, когда он выключил мотор, так что Лорейн, судя по всему, не дозаправлялась по пути — хотя, конечно, они проверят местные автозаправки, просто на всякий случай.

Он выпрямился, смаргивая дождинки с ресниц, его мозг напряженно работал.

Первые три года Кинкейд прослужил патрульным и много ездил по побережью. Его поражало, сколько рапортов начиналось со слов об обнаружении брошенной машины. Океан как будто притягивал людей, они словно хотели поговорить с ним напоследок. И потому приезжали на взморье и любовались последним в своей жизни роскошным закатом. А потом вылезали из машины, уходили в лес и вышибали себе мозги.

Но ни разу за все эти годы Кинкейд не видел, чтобы человек бросил автомобиль с работающим мотором, включенными «дворниками» и зажженными фарами.

Митчелл был прав. Совсем как в кино. Что-то здесь не так.

— Ладно, — сказал Кинкейд. — Давайте заглянем в багажник.

Вторник, 01.45

Она утратила бдительность. Конечно, это плохо. Когда-то Рэйни была помощником шерифа в маленьком городке, и — Бог свидетель — ей было хорошо известно, что может произойти, если человек хотя бы на секунду перестанет следить за дорогой.

Но она так устала! Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз спала? Несколько часов, дней, месяцев? Усталость сделала ее неловкой, она утратила память. Рэйни попыталась вспомнить, что именно делала вчера, но образ, проплывший перед ее глазами, с тем же успехом мог относиться и к прошедшей неделе. Она потеряла счет времени. Вокруг как будто был вакуум.

Дворники ритмично пощелкивают. Дождь бьет по крыше машины. Фары пронзают тьму.

Когда она была молоденькой девушкой — четырнадцати-пятнадцати лет, незадолго до того как убили маму, — у нее был парень, который любил кататься по ночам. Они находили какую-нибудь проселочную дорогу и мчались в темноте с выключенными фарами.

— Ого-го-го-го! — вопил он и прикладывался к бутылочке.

А потом они трахались как безумные на заднем сиденье. Спиртное, запах пота и презервативы.

Рэйни вспоминает об этих днях и ощущает болезненный укол. Прошло столько времени с тех пор, когда она была молодой, неистовой и свободной. Прошло столько времени, прежде чем она снова позволила себе вслепую нестись сквозь ночь.

Потом ее мысли меняют направление и переносят ее туда, куда ей не хочется возвращаться.

Она думает о Куинси. Вспоминает их первую ночь — как нежно он к ней прикасался, как держал ее в объятиях.

— Рэйни, — мягко сказал он, — нужно наслаждаться жизнью.

И теперь ей больно. Больно так, что нет сил. Она не может вздохнуть. Прошла неделя, но ей по-прежнему кажется, будто ее ударили под дых, — губы движутся, но Рэйни тщетно хватает воздух.

Поворот. Она слишком расстроена, чтобы вовремя среагировать. Колеса крутятся, тормоза визжат. Машину заносит, Рэйни бросает руль, снимает ногу с педали газа. Она как будто освобождается от всего, совсем как Тельма и Луиза, [1] Тельма и Луиза — героини одноименного фильма, которые в финале кончают с собой, направляя машину в пропасть. — Примеч. пер. которые с радостью бросились в Гранд-Каньон, только чтобы со всем покончить.

Машина скатывается к краю шоссе, потом снова выезжает на середину дороги. В Рэйни пробуждается древний инстинкт, мышечная память тех дней, когда она была сотрудником полиции. Она хватает руль. Выкручивает его в сторону заноса. Осторожно жмет на тормоза и съезжает на обочину.

А потом у нее начинается истерика. Она упирается лбом в баранку и плачет как ребенок. Плечи ее вздрагивают, из носа течет.

Рэйни долго и безутешно рыдает, затем вспоминает о Куинси — о том, как ее щека прикасалась к его груди, о том, как у нее в ушах раздавался стук его сердца, — и снова начинает плакать. Только теперь это не слезы печали. Это слезы ярости.

Она любит его и ненавидит. Он ей нужен. Она его презирает. Это история ее жизни. Другие влюбляются. Другие счастливы. Почему у нее все не так? Почему она не может его отпустить?

Потом в ее сознании снова вспыхивают образы: ступеньки крыльца, открытая дверь, манящий сумрак…

Рэйни инстинктивно тянется за пистолетом. Отбиваться, ударить, закричать… и что? Она встретила врага, и этот враг — она сама. И потому она ненавидит Куинси еще сильнее. Если бы он ее не любил, то и ей никогда бы не довелось узнать, что она потеряла.

Пальцы поглаживают рукоятку пистолета. На секунду ее охватывает соблазн…

Раздается стук в окно. Она вскидывает голову.

И весь мир заливается ослепительным светом.

Вторник, 03.49

Митчелл сначала не понял, что именно лежит в багажнике. По мере того как молодой помощник шерифа проникался осознанием, его лицо приобретало все новые и новые оттенки зеленого.

— Какого черта… — Митчелл отступил и вскинул руку, будто пытаясь прикрыть глаза.

Кинкейд полез внутрь и осторожно вытащил верхнюю фотографию. Взглянул на Шелли Аткинс.

— Имя ни о чем вам не говорит?

— Нет. Я работаю здесь всего месяц. Это то, о чем я думаю?

— Да.

— Господи… — Она взглянула на покинутый автомобиль. — Судя по всему, ничем хорошим это не может закончиться?

— Видимо, так.

Кинкейд достал телефон и набрал номер.

Вторник, 04.05

Раскат грома.

Куинси проснулся слишком быстро. Дыхание остановилось, рука скомкала одеяло, тело напряглось, готовясь к удару. В следующее мгновение он расслабился, перекатился на бок — и свалился с кровати.

Он тяжело дышал. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы взглянуть на цветастые обои и вспомнить, где он находится и как сюда попал. Вывод окончательно лишил его бойцовского духа. Плечи опустились, голова поникла. Куинси тяжело привалился к окну и принялся наблюдать за тем, как струи дождя хлещут по траве.

Он жил в этой уютной деревенской гостинице уже целую неделю — ровно на неделю дольше, чем было нужно. Хозяйка была славной женщиной. Она не возражала против того, что одинокий мужчина занимает комнату, предназначенную для парочки. И не лезла с расспросами, когда каждое утро он тихонько просил ее оставить этот номер за ним еще на сутки.

К чему это приведет? Чем закончится? Честное слово, он не знал. Эта мысль его утомляла. Впервые в жизни он почувствовал себя очень старым.