Михей Натан - Боги Абердина

Хауи подтянул трусы, расправил завернувшуюся штанину, другой рукой продолжая закрывать глаза.

— Вот это мне нравится, — объявил он. — Я люблю свободу и свободные отношения. Не хочу думать о том, что нужно перезвонить или купить открытки на день святого Валентина и к еще каким-нибудь дурацким праздникам… Это просто способы держать нас в узде. Помни: то, что тебе принадлежит, в конце концов, начинает владеть тобой. — Он кивнул сам себе, затем медленно повторил последнюю фразу:

— То, что тебе принадлежит, в конце концов, начинает владеть тобой. Все правильно, — объявил он, явно довольный собой.

Казалось, Хауи совершенно не замечает неловкую тишину, которая за этим последовала. Он так и лежал на спине, закинув одну руку за голову, другой закрыв лицо. Артур легонько пожал плечами, глядя на меня. Он словно говорил: «Теперь он — твоя проблема». Пришлось пихнуть художника локтем.

— Иди на свою кровать, мне надо выспаться, — сказал я.

Хауи встал и зевнул.

— Добро пожаловать домой, — сказал он и вышел, пройдя мимо Арта.

В комнате остался воинственный запах алкоголя, поднимавшийся от матраса.

Артур уставился в пол, плотно сжав губы, которые вытянулись в одну жесткую линию. Выражение лица было суровым. Щелкнула батарея, оконная рама задрожала под порывом ветра. Я закрыл глаза и быстро погрузился в темноту.

Официальный переезд в дом доктора Кейда произошел на следующей неделе. Я уложил все свои вещи в две сумки и загрузил их в микроавтобус Арта. Было решено оставить мой почтовый адрес прежним, поскольку отдел размещения о моем отъезде информировать не следовало. Ведь в любом случае я не платил за проживание. Пускай письма приходят в Падерборн-холл.

Николь заявила о разбитом сердце, хлопала ресницами и прижимала руки к груди в притворной печали. Я объяснил ей, что это возможность, которую просто нельзя упустить. Я стану получать больше денег, чем когда-либо зарабатывал в жизни. Заодно ей было сказано, что утреннее солнце в комнате просто поражает.

— Лучи пробиваются прямо сквозь верхушки деревьев, — сказал я девушке.

Доктор Кейд уехал из города на две недели на какую-то конференцию в Чикаго. Я чувствовал, что если бы он остался дома, то моя инициация прошла бы куда легче. Прибытие никак не праздновалось, а я ожидал хоть чего-то, чувствовал себя самозванцем, вторгнувшимся без приглашения, посягнувшим на нечто чужое, нарушившим установившийся порядок. У тех, кто проживал в доме, уже установился определенный распорядок. Они вместе ели, вместе работали, вместе ездили на занятия и с занятий, беседовали о людях и местах, которые я не знал. Мне ничего не рассказывали о проекте. Когда я спросил Арта о порученных мне заданиях, он ответил, что это будет решать доктор Кейд. Больше Артур ничего не добавил.

Из-за своей изоляции я проводил много времени на территории университета. После занятий приходилось подолгу оставаться в библиотеке, дополнительно работать в кабинете доктора Ланга, несколько дней в неделю сидеть за чашкой чая в «Горошине» и читать. Я чувствовал себя застрявшим между двумя мирами. Покинутый мир казался навсегда потерянным — мои друзья по Падерборн-холлу теперь только вежливо улыбались мне на бегу и следовали дальше. В новой реальности были попытки найти свое место, но, похоже, она не желала меня принимать.

Хуже всего было ночью. Моя личность будто затмевалась домом. Она представлялась незначительной в сравнении с ним. После ужина я обычно болтался в гостиной и ждал, чтобы кто-то начал разговор, но никогда ничего не получалось, и, в конце концов, я начинал гладить Нила, пока тот не заснет. Затем следовал уход в комнату. Дождавшись, когда все заснут, я выходил и слонялся по дому, словно призрак, обитающий в коридорах.

За эти две недели я участвовал только в одном долгом разговоре, причем странном. Мне удалось заснуть до полуночи. Меня разбудил кто-то, оказавшийся у меня на кровати. Вначале подумалось, что я нахожусь в своей комнате в общежитии, и ко мне без объявления проскользнула Николь. Но когда я открыл в темноте глаза, то увидел Арта, сидящего на краю постели. Я видел контуры его фигуры в лунном свете. Одет он был в спортивную куртку и шорты.

Арт какое-то время оставался неподвижным — даже после того, как я сел. Затем зазвучал его голос, хриплый и напряженный.

— Не спишь?

— Нет, — ответил я и потер глаза. Будильник показывал три часа ночи. — Что происходит?

— Я думаю, что болен, — объявил Артур.

После этого он протянул руку к письменному столу и включил лампу. Лицо у него вытянулось, глаза ввалились. На щеках и подбородке выступила короткая щетина.

У меня резало глаза от света, я прищурился и жестом попросил его выключить лампу.

— Мы можем говорить в темноте, — сказал я. — Свет…

— Мне нужно, чтобы ты кое на что взглянул, — объявил он и до того, как я успел ответить, повернулся ко мне спиной и снял куртку.

Я мгновенно подумал о Питере и даже боялся, что меня вырвет. Спина у Арта оказалась совершено белой, с небольшим количеством веснушек.

— Рядом с левой лопаткой… Видишь там пятно?

В тени лопатки оказалась маленькая коричневая точка.

— Ты это видишь? — голос звучал нетерпеливо.

Я сглотнул, чтобы меня не вырвало.

— Да, — ответил я.

— Как оно выглядит? — спросил Арт, протянул руку назад и почесал это место указательным пальцем. — Оно зудит. Я всю ночь мучаюсь от зуда.

— Не вижу ничего странного. Просто пятнышко. Веснушка.

— Ты уверен? — вздохнул он.

— Да.

— Пятно у меня под левой лопаткой?

— Да.

— Какого оно цвета?

Что я мог поделать? Не выставлять же его отсюда…

— Красновато-коричневое, как мускатный орех…

— Я не сплю всю ночь, черт побери, — воскликнул Арт, выключил лампу, встал и снова надел куртку. — Но иногда это необходимо. Рак стоит на четвертом месте среди причин смерти в нашей возрастной группе. Ты знаешь, что на первом и на втором?

Я пожал плечами. Меня это особо не интересовало, тем более, что я считал кошмары единственным последствием ночной встречи.

— Несчастные случаи и самоубийства, — сообщил Артур.

— Все должны от чего-то умереть, — ответил я, пытаясь как-то закончить разговор. — Моя мама умерла от рака яичника.

— Да, я помню, ты об этом рассказывал. — Он покачал головой. Казалось, он искренне сочувствует. — У моего дела была опухоль мозга, от этого он сошел с ума. У нас дома шепотом говорили, что под конец дед стал есть собственное дерьмо и вел беседы с королем Ричардом о том, чтобы поднять цены на бензин. Бабушка умерла от рака желудка, как и две ее сестры.

— Люди умирают, — сказал я. В этой фразе выражалась вся моя боль, и это было моей философией, помогающей справляться с жизнью. «Люди умирают». Этакая наклейка на бампер для машины общества нигилистов.