Михей Натан - Боги Абердина

— Как я понимаю, вы слышали новость, — торжественно произнес доктор Ланг, вздохнул, откинулся на спинку стула и опустил подбородок на грудь. Второй подбородок служил подушкой. — Вероятно, вы очень расстроены.

Я кивнул. На самом деле, ощущение были непонятны. Сложно назвать какую-то конкретную эмоцию, как будто слишком многие одновременно пытались прорваться и застряли при выходе.

— Знаете, я потерял сына. Много лет назад. — Доктор Ланг поправил галстук. — Полиция нашла его собаку, бродящую по парку в Чикаго. Я не мог взять собаку. Моя жена сказала, что я сошел с ума, отправляя несчастное животное в приют… — Он сделал глубокий вдох. — По крайней мере, с Дэниелом теперь все выяснилось. Лучше знать точно. Не знать гораздо хуже, независимо от того, какой ужасной может оказаться правда.

Я посмотрел ему в глаза.

— Иногда правда может быть ужасной, — сказал я.

Доктор Ланг кивнул и процитировал Эмерсона:

— «Всегда есть выбор между правдой и покоем. Выбирай то, что тебе нравится, но и то, и другое получить нельзя».

На протяжении дня кое-кто из студентов попал в изолятор. Несколько человек потеряли сознание, два старшекурсника, стоявших в очереди в «Горошину» подрались, три первокурсницы пришли на занятия пьяными, а Луиза Хате, наша староста в Падерборн-холле, так орала на студента, которые отвечал ей тем же, что пришлось вызывать службу безопасности. Репортеры появились, словно шакалы, кусали и рвали представителей администрации и студентов без разбора. Представители администрации разгоняли их гневными криками, но пресса перестраивалась и снова нападала на беспомощных жертв — на всех и каждого, кто хоть как-то был связан с Дэном, пусть и опосредованно. На пути в Падерборн-холл ко мне бросилась миниатюрная блондинка тридцати с чем-то лет с короткой стрижкой, одетая в темно-красный костюм, сопровождаемая бородатым оператором. Она сунула мне под нос черный микрофон:

— Как на вас повлияла эта трагедия? Вы лично знали Дэниела Хиггинса? Как это характеризует ваш университет, по вашему мнению? Считаете ли вы учебную нагрузку в последнее время слишком большой?

Я прикрыл лицо рукой, словно известный актер, преследуемый папарацци, и бросился прочь, в Падерборн-холл, в свою холодную комнату. Там я задернул занавески и залез в кровать в одежде. Тишина, которая раньше меня так раздражала, была приятной. Она стала для меня желанным убежищем. Я чувствовал себя так, словно никогда не делал ничего плохого, убедив себя, что так оно и есть.

«В конце концов, возможно, это был сон, — подумал я, лежа на кровати и тупо глядя в потолок. — Нет доказательств, никаких…»

На следующее утро я встретился с полицией. Меня вызвали в участок. Как они сказали, это «формальность». На самом деле все напоминало опрос покупателей в супермаркете. Мне быстро задавали вопросы, причем в них не было ничего сложного, чего я боялся, ничего, подобного тому, что я видел в кино и по телевизору в детективных фильмах. Никакого двойного зеркала, никакого расхаживающего из стороны в сторону полицейского с сигаретой во рту и руками в карманах. Меня принимали в маленькой комнатке с длинным столом, дали пончик, посыпанным пудрой, и горячий шоколад. После этого мне задали несколько вопросов о поведении Дэна в последнее время — перед тем, что полиция теперь называла «несчастным случаем».

В комнатке находился Инман, но он стоял в отдалении, пока Беллис нервно постукивал ногой и задавал вопросы.

— Вы можете рассказать о чем-то необычном в его поведении? Он казался более замкнутым, чем всегда? Дэниел вам что-нибудь дарил? Делал какие-нибудь неожиданные подарки?

— Теперь, думая о прошлом, я считаю, что он нехарактерно выходил из себя, — сказал я, спокойно глядя на Беллиса. — Он подарил мне свои любимые брюки, — примерно месяц назад.

— Штаны?

— Да… Это были английские охотничьи штаны. Их ему сшили на заказ в Лондоне из коричневой шерсти. Он очень их любил.

Беллис кивнул и что-то записал в блокнот.

— Почему он вам их отдал? Вы ими интересовались?

— Нет, — ответил я. — Я никогда ничего не просил у Дэна.

Детектив продолжал писать.

— А где эти штаны сейчас?

— На мне.

— Понятно.

Беллис потер глаза под очками и осмотрел исписанный лист.

— А где его нашли? — спросил я.

— В Куиннипьяк… — Инман вложил большие пальцы в карманы брюк спереди. — Недалеко от Йельского университета… Один студент вывел собаку. Очень грустно, знаете ли. Ни один подросток не должен видеть ничего подобного.

Беллис покачал головой и положил блокнот на стол.

— Мне на самом деле очень жаль, сынок, — заявил Инман. — Никто не хотел такого конца.

— А как он выглядел? — спросил я.

— Кто? — посмотрел на меня Беллис. — Парень, который нашел труп?

— Нет, Дэн. Как он выглядел?

Беллис быстро переглянулся с Инманом.

— Сынок, ты когда-нибудь раньше видел мертвецов? — спросил Инман.

— Да. Маму.

Последовало молчание, всем было неуютно. Беллис закашлялся в кулак и встал, словно у него было назначено какое-то важное дело.

— Вот что я тебе скажу, — Инман нахмурился и заговорил бесстрастным тоном. — Твой друг Дэниел выглядел умиротворенно. — Детектив положил большую руку мне на плечо и слегка его сжал. — Упокой, Господи, его душу.

«Я невосприимчив, сверхпрочен, — подумал я. — Ничто не проникает сквозь мою оболочку».

Пришлось закрыть лицо руками, поскольку мне подумалось, что сейчас разревусь. Но слезы не появились.

Прямо из полицейского участка я отправился в кафе «У Эдны» — поехал на такси, хотя туда вполне можно дойти пешком. Когда я только приехал в участок, шел моросящий дождь, а к концу моего допроса уже хлестал ливень. Из-за ветра струи дождя были косыми.

Я провел в кафе три часа, пил чай со льдом и ел бутерброды с индейкой, сидя с опущенной головой на высоком табурете за барной стойкой. По маленькому телевизору, установленному на качающейся полке над мойкой, вначале шли повторы. Показали шоу о богатом белом мужчине, который усыновил двух чернокожих детей, затем мрачную серию репортажей об отделе убийств Нью-Йорка. Мне совершенно не понравился первый из них, зато второй увлек. Что-то в рассказе о насилии и быстром решении проблем дало мне успокоение. Затем начался фильм, в котором Ричард Чемберлен играл археолога, вышедшего на след утерянного золотого артефакта. Фильм был ужасный, и стал еще хуже благодаря постоянным комментариям толстого бородатого мужика, который сидел через несколько табуретов от меня. Во время каждой драки (а во всех этих сценах участвовал Ричард Чемберлен, который бил аборигенов) этот мужик бормотал себе под нос, что местные получают по заслугам.