Дэвид Хьюсон - Укус ящерицы

Вообще-то не так уж и мало, подумала Тереза, переводя взгляд на белый череп с короткой кочерыжкой позвоночника. Он лежал на ватной подстилке в окружении нескольких не поддающихся идентификации предметов. Тереза пробежала глазами по строчкам отчета. Много пострадавших от высокой температуры костных фрагментов. Небольшое количество золота. Других металлов нет. И вообще ничего больше. Может быть, Този и прав.

– Какой бывает температура в печи?

– В то время она могла достигать… – Патологоанатом задумчиво пожевал губами. – Примерно тысяча четырехсот – тысячи пятисот градусов. По Цельсию. Такая же в современных крематориях. Увлекательнейший процесс. Я его немного изучал. Вам нужно обязательно посмотреть. Если хотите, могу устроить. Разумеется, настоящую, современную литейную, а не ту древность, за которую так упрямо цепляются Арканджело. Подумать только, газ и дерево!

– Почему сохранился только череп, а не…

– Температура в печи не везде одинаковая, – не дослушав вопрос до конца и явно гордясь своей догадливостью, ответил Този. – Если женщину засунули вперед головой… – Он сопроводил слова красноречивым жестом, показав, как тело могли подвезти и сбросить с тележки или раздвижного столика, о котором упоминал Фальконе. – Самое горячее место в камере – середина. Голова скорее всего оказалась в дальнем углу, где температура была ниже. Я разговаривал с сотрудниками нашего крематория. По их мнению, женщина таких размеров при указанной температуре могла достичь подобного состояния за час или чуть меньше. Пока все правильно?

Тереза улыбнулась и кивнула.

– Я бы пришла точно к такому же выводу, – призналась она, ничуть не покривив душой. Обратиться за консультацией в крематорий? Она и сама поступила бы точно так же. – Только у меня на это ушло бы больше времени – я ведь о производстве стекла не знаю практически ничего.

Този тоже улыбнулся:

– Ох уж эти римляне. Видишь, Анна? Какая самокритичность. И что бы ни говорили люди…

Тереза огляделась – никаких других признаков работы в комнате не было. Родственникам ничего не оставалось, как делиться впечатлениями о своем удивительном открытии. Все остальное, вероятно, отправили в Местре.

– Вы очень любезны. А теперь, пожалуйста, мужчину.

Анна подошла ко второму отделению и выдвинула каталку. То, что лежало на ней, заставило Терезу Лупо не поверить собственным глазам.

Уриэль Арканджело был наполовину трупом, наполовину обгоревшим огрызком. Впечатление создавалось такое, что его погрузили до пояса в громадную чернильницу, вытащили и оставили просыхать. Одежда – брюки и что-то похожее на остатки рабочего фартука – обуглилась под действием высокой температуры и огня. Ткани тела под ней – Този сделал несколько разрезов – выглядели почти нетронутыми. Верхняя половина тела резко контрастировала с нижней. Съежившаяся, спекшаяся в черную массу, она состояла главным образом из костей и нескольких обугленных кусочков плоти. Череп с характерным оскалом покоился на боку. Тереза Лупо не раз видела жертвы пожара. Каждая из половинок тела Уриэля соответствовала знакомой картине. Люди либо сгорают, либо умирают от удушья, почти не тронутые пламенем. В данном случае перед ней был труп, отвечавший обеим характеристикам. Сталкиваться с чем-то подобным ей еще не доводилось.

– А теперь давайте кое-что уточним. Вы утверждаете, что тело не подверглось прямому воздействию огня? Что все случившееся с верхней половиной туловища произошло без участия какого-либо внешнего источника пламени?

– Так мы поняли со слов пожарных, – подтвердил Този. – Тело находилось на расстоянии примерно пяти метров от печи.

– Фотографии?

Анна снова совершила короткий переход через комнату и, порывшись в картотеке, вернулась с папкой. В конверте Тереза с удивлением обнаружила всего пять снимков, причем столь низкого качества, как будто фотографировали самой дешевой «мыльницей». Тело Уриэля Арканджело выглядело на них так, словно лежало в черной луже. Тереза присмотрелась повнимательнее. Жар в районе верхней половины тела был настолько велик, что деревянные доски пола прожгло насквозь.

– Что за дыра? – раздраженно спросила она. – Ее размеры? В каком состоянии был пол?

Този с интересом посмотрел на нее.

– Вообще-то я не был на месте преступления. Всем занималась полиция. Потом мы послали за телом машину.

Тереза прикусила язык. Полное отсутствие какой-либо формальной процедуры осмотра места преступления поражало. Объяснялось это скорее всего соотношением спроса и предложения. Венеция не столько настоящий, живой город, сколько заповедник для туристов, и опыт обращения с жертвами насилия у Този, вероятно, ограничивался несколькими случаями. К тому же, напомнила она себе, с самого начала все исходили из предположения, что никаких загадок в деле нет.

– Должно же быть что-то еще! Вскрытие?

Старичок вздохнул:

– Вы видите все, что у нас есть.

– Анализ… хорошо, можете не говорить. Все в Местре. И больше ничего?

– В каком смысле? – спросила Анна.

– В смысле объяснения, как умер этот человек! Такое… невозможно! Даже если бы он лежал в печи.

– Произвольное самовозгорание, – решительно объявил Този. – Как мы и сказали.

– Но как?

Този улыбнулся и кивнул внучке.

– Существует несколько теорий, – заговорила девушка. – Согласно одной из них, при определенной температуре, возможно, при длительном воздействии жара, воспламеняются жировые отложения в районе живота. Покойник был полноват. Может быть, этого оказалось достаточно.

Тереза покачала головой – согласиться с таким объяснением она не могла.

– Достаточно, чтобы спалить половину туловища? А потом прожечь дыру в деревянном полу?

– Очевидно, – заметил Този, впервые за время разговора проявляя легкое нетерпение. – А у вас есть другое объяснение? Я был бы не прочь его услышать.

– Одежда? Ее ведь исследовали? Может быть, на ней было что-то легковоспламеняющееся? Например, бензин? Или алкоголь?

Този взглянул на тело.

– Там все было залито пеной. В таких обстоятельствах, как вы понимаете, взять образец материала не так-то просто. Кроме того… – Гримаса неудовольствия добавила морщин к и без того морщинистому лицу. – У полицейских своя работа, у меня своя. Я в их дела стараюсь не вмешиваться. Не сомневаюсь, что и вы, доктор Лупо, тоже. Полагаться приходится только на себя. Подумайте сами, кто стал бы входить в литейную мастерскую в облитой бензином одежде?

Идиот. Или пьяница. Человек, решивший покончить с собой, потому что часом раньше он засунул в печь жену и потом его обуяло раскаяние. Объяснений много, да вот только эта парочка не желает их искать.