Хосе Сомоса - Зигзаг

— Погодите. Я приехал сюда по своей воле, а не потому, что тебе так захотелось, Элиса… Я сделал это, потому что сам так захотел. Погодите. Погодите… — Он делал потешные жесты, словно держал в руках большую коробку и пытался засунуть ее в другую коробку, всего на несколько миллиметров большую, чем первая, этакая сложная проверка ловкости. Неожиданно зазвучавшая в его голосе сила удивила Элису. — Все… Все, кто меня знает, всегда повторяют: «Это из-за меня тебе пришлось сделать то-то, Виктор, извини, блин, дружище»… Но это не так. Я сам решаю. Может, я и не смельчак, но сам принимаю решения. И сегодня я захотел приехать сюда и помочь тебе… помочь вам чем смогу. Это мое решение. Я боюсь опасности. Меня пугает ваш страх. Но я хочу быть с вами и узнать… узнать все.

— Спасибо, — прошептала Элиса.

— Как бы там ни было, нам нужно дождаться Райнхарда, — не сдавалась Жаклин Клиссо. — И услышать его мнение.

Бланес покачал головой:

— Виктор уже здесь, и мы должны рассказать ему обо всем остальном. — Он взглянул на Элису. — Ты расскажешь?

Теперь наступал сложный момент, и она об этом знала. Потом придется пережить еще один, не легче: узнать, кто из них предал. Но сама необходимость рассказать о том, что она скрывала все последние годы (о самом ужасном), казалась ей ужасной. Однако она понимала, что лучше всего это сделать все-таки ей.

Элиса не смотрела на Виктора и на остальных. Она опустила глаза к кругу света, падавшего из лампы.

— Как я уже говорила, Виктор, мы поверили в объяснение происшедшего на Нью-Нельсоне, которое нам предоставили, и вернулись к обычной жизни, дав клятву выполнять наложенные на нас обязательства: не пытаться установить связь друг с другом и никому ни о чем не рассказывать. Новость о якобы произошедшем в Цюрихе взрыве произвела небольшой переполох, но со временем все вернулось в рамки обыденности… по меньшей мере внешне. — Она остановилась и перевела дыхание. — И тогда, четыре года назад, в рождественские дни 2011 года… — Она содрогнулась, услышав в своих устах слова «рождественские дни 2011 года».

Элиса повела рассказ дальше, говоря шепотом, словно пыталась укачать малыша.

Она поняла, что именно это она и делала: укачивала, усыпляла свой собственный ужас.

Мадрид

21 декабря 2011 года

20:32

Ночь была очень холодной, но на дисплее кондиционера в ее квартире неизменно светилась цифра двадцать пять. Она была на кухне, готовила себе ужин. Элиса была босая, ногти на руках и ногах аккуратно накрашены красным лаком, черные шелковистые волосы блестели — видно было, что их недавно уложили в парикмахерской, на лице макияж, фиолетовый халатик до колен и очень соблазнительное нижнее белье из черных кружев, чулок не было. Из динамика доносилась болтовня мобильного телефона, стоявшего на электронной подставке. Звонила мать: рождественские праздники она собиралась провести в своем доме в Валенсии вместе с нынешним ухажером Эдуардо и интересовалась, приедет ли Элиса к ним на Рождество.

— Эли, пойми меня правильно, я не хочу на тебя давить… Делай как хочешь. Хотя, пожалуй, ты всю жизнь делаешь как хочешь. Я, конечно, знаю, что ты не большой любитель праздников…

— Я бы с удовольствием приехала, мама, честно. Но точно пока сказать не могу.

— А когда ты будешь знать?

— Я тебе в пятницу позвоню.

Она готовила эскаливаду [6] Испанское блюдо — разнообразные тушеные овощи. — Примеч. ред. и сейчас включила вытяжку и высыпала чеснок из ступки на горячую сковороду. Яростное шипение заставило ее отпрянуть. Громкость динамиков пришлось увеличить.

— Эли, я не хочу сбивать тебе планы, но мне кажется, что, если ничего конкретного у тебя не предвидится… Одним словом, постарайся уж… Имей в виду, я это говорю не из-за себя. Ну, не только из-за себя, — в ее голосе послышалось колебание. — Это тебе нужно общество, дочка. Ты всегда была одинокой птицей, но сейчас с тобой что-то не то… Мать такие вещи видит.

Элиса сняла сковороду с огня, вытащила из духовки противень и полила овощи соусом.

— Ты уже много месяцев, даже много лет от всего в стороне. Такое впечатление, что ты где-то витаешь, когда с тобой разговаривают, как будто находишься в другом месте. Последний раз, когда ты ко мне приезжала, в то воскресенье, когда мы вместе обедали, клянусь, я даже подумала, что… ты совсем не такая.

— Не такая, как кто, мама?

Она вытащила из холодильника бутылку минералки, взяла бокал и пошла в гостиную, ступая по пружинистому ковру. Она прекрасно слышала телефон и отсюда.

— Не такая, как была, когда жила со мной, Элиса.

Свет включать не потребовалось: все лампы в доме горели, даже в тех комнатах, в которые она сейчас не собиралась заходить — например, в ванной и в спальне. Она всюду включала свет, как только на улице начинало смеркаться. Эта привычка стоила ей безумных денег, особенно зимой, но темнота — не то, что она могла выносить. И засыпая, она всегда оставляла включенными пару ламп.

— Ладно, не бери в голову, — говорила мать, — я позвонила не для того, чтобы тебя критиковать… — А кажется, что да, подумала Элиса. — Не хочу, чтобы ты думала, будто на тебя давят. Если у тебя какие-то планы… Может, с парнем, о котором ты рассказывала… Рентеро… просто скажи, и все. Я вовсе не обижусь, даже наоборот.

Какая ты, мама, хитрая. Элиса поставила бокал и бутылку на стол перед плоским телеэкраном, на котором беззвучно двигались изображения. Потом вернулась на кухню.

Мартин Рентеро преподавал в Алигьери информатику до этого года, пока не получил место в Барселонском университете и не перебрался туда. Но на прошлой неделе он приезжал в Мадрид для участия в конгрессе, и Элиса снова его увидела. У него были густые черные волосы и усы, и он сознавал свою привлекательность. За годы работы в Алигьери он пару раз приглашал Элису на ужин и признался ей в том, что она ему очень нравится (такое ей говорили многие мужчины). Когда они снова встретились, Элиса нисколько не сомневалась, что он опять пойдет в наступление. Так оно и оказалось, он сразу предложил ей пойти погулять вечерком на выходных, но ей нужно было ехать на ужин с университетскими коллегами. Тогда Рентеро сделал решительный шаг: он хотел снять домик в Пиренеях, они могли бы провести праздники там. Как ей эта идея?

Элисе казалось, что это чересчур, она задумалась. Мартин ей нравился, и она знала, что ей будет лучше с людьми. Но, с другой стороны, она боялась.

Боялась не Мартина, а за Мартина: боялась того, что может случиться с ним, если на нее «найдет», если она потеряет голову от своих «странностей», если ее многочисленные страхи ее предадут.