Хосе Сомоса - Зигзаг

— Что… вы делаете? — закричал Виктор.

— Спокойно, падре, вы не мой тип. — Картер оскалился в темноте. — Я же сказал вам, что рации — бесполезная дрянь, и мне не нравится, когда меня кто-то слышит.

Виктор подавил обиду, продолжив работу.

— Будьте добры, не называйте меня «падре», — сказал он. — Я преподаватель физики.

— Я думал, вы занимались религией или теологией или чем-то в этом роде.

— Откуда вы знаете? — удивился Виктор.

— Слышал, как вы говорили об этом француженке вчера вечером, в аэропорту в Йемене. И видел, что вы иногда молитесь.

Эта неожиданная наблюдательность Картера Виктора изумила. Он действительно говорил с Жаклин о том, какие книги он читает, и на протяжении поездки несколько раз молился (никогда в жизни он не испытывал такого горячего желания это сделать), но он всегда незаметно, едва шептал «Отче наш». Он не думал, что кто-то обратит внимание.

— Я католик, — ответил Виктор. Он протянул руку и наклонил один из ящиков, чтобы посмотреть, что внутри. Снова какие-то банки. Он вытащил одну из них. Фасоль.

— Что ученый, что священник — один черт. — Картер принялся снимать коробки с полок, стоявших по левую сторону. — Это худшие общественные сословия, я так считаю. Одни создают оружие, другие его благословляют.

— А солдаты из него стреляют, — возразил Виктор, не испытывая желания спорить, но с задней мыслью. Поискал на банке с фасолью срок годности и обнаружил, что он кончился четыре года назад. Снова поставил банку в ящик и направил фонарь на следующий. Картонные коробки. Он сунул туда руку, чтобы взять одну из них.

— Скажите-ка мне одну вещь, — обратился к нему Картер сзади. — Что для вас Бог?

— Бог?

— Да, что это для вас?

— Надежда, — помолчав, ответил Виктор. — А для вас?

— Как по настроению.

Коробка застряла. Виктор сильно тряхнул ящик. Какая-то юркая черная тень вдруг возникла в пяти сантиметрах от его пальцев и поползла по стене.

— Господи… — охнул Виктор по-испански, с отвращением отпрянув в сторону.

— Нет, это уж точно не «Господь». — Картер повторил это слово по-испански, светя фонариком на потолок. — Это таракан. Большой, но преувеличивать все же не стоит…

— Просто огромный… — Виктору было тошно. Мясо ворочалось у него в желудке.

— Нормальный тропический таракан, без красителей и добавок. Я бывал в таких местах, где при виде подобной твари слюнки текли. В таких местах, где увидеть жучка — то же самое, что увидеть оленя.

— Не уверен, что я хотел бы в таких местах оказаться.

Бывший солдат хрипло и коротко хохотнул.

— Вы уже в одном из таких мест, падре. Если хотите, могу снять доски с двери и продемонстрировать.

Виктор посмотрел на дверь, потом на Картера. В свете фонарика глаза Картера были того же цвета, что и полотно двери.

— Не скажу, что это худшее из всего, что мне довелось повидать, потому что после я видел Крейга, Петрову и Марини. Но то, что я видел за этой дверью, было худшим из всего виденного мною до тех пор. А уж можете быть уверены, повидал я немало. — В холодном воздухе кладовой дыхание Картера повисало облачком. От света фонаря его глаза сверкали. Казалось, будто внутри у него пожар. — Такие бравые солдаты, как Стивенсон и Берджетти, привыкшие, как я говорю, жить стоя, а не на коленях, после спуска в эту кладовую свихнулись… Даже тот тип, что нас разыскивает, Гаррисон, человек «Игл Груп», нафиг сбрендил: он видел больше жертв, чем все мы, и теперь совсем рехнулся. У него всякие припадки, кризы, все такое. При том, что кисейной барышней его не назовешь.

Виктор сделал движение кадыком, безуспешно пытаясь сглотнуть слюну. Картер заговорил, немного отвернувшись, словно обращался уже не к нему, а к окружавшим их теням:

— Я вам расскажу одну вещь. В тысячах километрах отсюда, в Кейптауне, есть домик, где живут моя жена и дочь. Они негритянки. У меня красивая-красивая черная девочка десяти лет от роду с милыми кучеряшками и огромными глазами. У нее такая славная улыбка, что я мог бы смотреть на нее всю жизнь и плакать от умиления. Мою жену зовут Камария, на суахили это значит «луноподобная». Она высокая и красивая, лучшая представительница своей расы, с точеным телом из твердого эбенового дерева. Я люблю их без памяти. А в последние пару лет и ночи не проходит, чтобы мне не приснилось, что я запираю их в этой кладовой и уничтожаю здесь. Я делаю с ними то же, что оно сделало с Черил Росс. Я не могу этому противостоять: появляется он, дает мне приказания, и я повинуюсь. Дочери я вырываю глаза, чтобы их съесть.

Он умолк, тяжело дыша. Потом снова повернулся к Виктору и посмотрел на него бесстрастным, спокойным взглядом:

— Мне страшно, падре. Страшнее, чем ребенку в темной комнате. С тех пор как все это началось, я могу закричать, если меня напугает друг, или наделать в штаны, если остаюсь ночью один. Никогда в жизни я так не боялся… Я знаю, что, если, как вы думаете, Бог есть, он… или оно… это Антибог. Антинадежда. Антихрист, так ведь говорят?

— Да, — пробормотал Виктор.

Картер остановил на нем свой взгляд.

— Но вы не переживайте, вас это не касается. Это наша проблема. Если вашим коллегам не удастся быстро найти решение, он убьет всех нас, но не вас… Вы просто сойдете с ума. — В его голосе вдруг зазвучало презрение. — Так что не переживайте из-за этих дурацких тараканов и занимайтесь коробками. — И, повернувшись, вышел из кладовой.

Он резко проснулся. Он был дома. Они с Риком Валенте рвали в клочья девчоночьи брюки. К счастью, все остальное (и остров, и жуткие убийства) было просто дурным сном. Пути подсознания неисповедимы, подумал он.

— Смотри-ка, — говорил ему Рик, который придумал сверхбыструю машинку для разрывания брюк.

Но все было не так. На самом деле он сидел на полу, его голая спина упиралась в холодную металлическую стену. Он узнал узкую кухню научной станции. В окно проникали лучи рассветного солнца, но разбудил его не свет.

— Виктор… — доносилось из стоявшей на полке рации. — Виктор, ты тут? Можешь позвать Картера и прийти с ним в кинозал?

— Что-то получилось? — с трудом вставая, спросил он.

— Приходите скорее, — вместо ответа сказал Бланес.

По его голосу Виктору показалось, что он в ужасе.

— Левое изображение получено из видеозаписи; правое — из временной струны недавнего прошлого, где-то на двадцать минут раньше… Мы открыли ее с помощью этой записи. Обратите внимание на тень около спины…

Бланес подошел к экрану и провел указательным пальцем по контуру правого изображения. Фотографии были очень похожи: на них была лабораторная крыса с коричневой шерстью, тонкими усами на мордочке и розоватыми лапками. Но у крысы в правой части экрана был слегка коричневатый оттенок, и вокруг нее виднелся темный ореол, как будто при печати наложилось несколько картинок.