Кристофер Дикки - Охота на «крота»

Я услышал, как кто-то зевнул. Это была женщина. Она что-то сказала по-испански, и они пару минут переговаривались, затем я услышал, как она идет к двери. Я не знал, куда она направлялась, уйдет ли на всю ночь или скоро вернется. Я не знал ничего, кроме того, что в этот момент меня не били.

— Теперь ты сломлен, — снова заговорил мужчина. — Ведь так?

Я не мог говорить.

— Знаю. У пытки есть своя психология, свои составляющие. Нас никогда не учили этому в медицинской школе… Видишь ли, я врач… Но за десять лет человек может многому научиться и многое узнать о выносливости или ее отсутствии. И в этом есть какая-то… как вы говорите?.. Притягательность.

В Тадморе пытка была публичной. Ты мог понять, насколько сильную боль испытывали другие, глядя на их страдания, слыша их крики, еще до того, как пережил это сам. А раз понимаешь, что значат крики, потому что был свидетелем происходящего, то вырабатывается определенная реакция на определенные звуки… например, треск ломаемой кости.

Я слышал его слова очень отчетливо, но сам, похоже, не мог контролировать звуки, которые издавало мое тело.

— Знаешь, — поделился со мной мужчина, — сегодня я не слышал ничего подобного.

Он замолчал на некоторое время, и каким-то внутренним чутьем я понял, что сейчас избиение начнется снова. Говоривший поднялся, выключил бивший мне в глаза свет и вышел в другую комнату. Я лежал расплющенным лицом на скользкой черепице, и мне было не видно, что он делает, но я слышал, как льется вода.

Неожиданно в магазине зажегся верхний свет.

— Лежи и не двигайся, — приказал он, — и закрой глаза. — Поток холодной воды обрушился мне на голову и шею.

— Спасибо, — прохрипел я.

Вода слабым потоком стекала к сливу в полу. Она была красной от моей крови.

— Всегда пожалуйста, — по-доброму сказал мой мучитель. — Видишь ли, вода — одна из самых больших радостей для человека. Поэтому ее так много в раю и совсем нет в аду. Хочешь еще?

— Да, — выдохнул я.

Он ушел в другую комнату, где снова раздался шум воды. Я попытался изогнуться, чтобы рассмотреть его лицо, но не смог. Каждый мускул шеи и плеч был скован болью. Он встал позади меня.

— Послушай, — сказал он тоном врача, — ты грязный, и я собираюсь снять с тебя штаны, но только для того, чтобы смыть с тебя все это.

Он дважды плеснул воду мне на зад и на гениталии, и я увидел, как нечистоты с потоком воды уходят в сток.

Постепенно я стал понимать, что за игру он ведет. Когда он меня бил в темноте, то был плохим копом. Включив свет и обдав меня благословенной водой, он превратился в хорошего копа. Сначала он вызывал страх, теперь — признательность. Я прекрасно понимал, как работает его чертов ум, но был благодарен ему за воду.

— Скоро вернется Пилар, — сообщил он, — и нам придется начать все сначала, если только… — он подождал, пока я осознаю сказанное, — если только ты не расскажешь о себе чуть больше и о том, что ты здесь делаешь.

— Я… не знаю.

— Скверное начало.

— Я испугался…

— Продолжай.

— Я сильно испугался после того, что произошло в Нью-Йорке.

— С чего бы это?

— Я был моджахедом.

— Правда? Вот так неожиданность!

— Да, был! Мой отец родом из Боснии. Я был в Цазине, в Зенице.

— Среди моджахедов много шпионов.

— Я не знаю.

— Может, ты и моджахед. А может, шпион. Возможно, и то и другое. Это не так уж плохо. Во всех нас много чего намешано.

Он хотел внушить мне надежду, чтобы потом можно было отнять ее у меня. Допрос не должен был закончиться быстро, а к тому моменту, когда он все же кончится, я должен быть мертв. Я не знал, имело ли это для меня какое-нибудь значение. Мне здорово досталось. Очень здорово. И с чего это я взял, что смогу спасти Америку? Или хотя бы свою собственную семью? Бетси. Мириам. Мысль о них должна была бы придать мне сил, но на деле лишила меня последней надежды. Изможденное от боли и страха тело сдалось. Я больше не мог сопротивляться.

Мокрая шина стала слегка соскальзывать. Я попытался пошевелить пальцами рук, на которых лежал, но они потеряли всякую чувствительность. Ногами я чувствовал прижатые к ним руки, но руки не чувствовали ног. Нужно было сосредоточиться на этом. Я, насколько хватило сил, втянул живот, чтобы дать возможность восстановить циркуляцию крови в руках. Шина снова стала подвижной, но в этот момент у меня потемнело в глазах от боли.

— Мы все идем на компромисс с силой, — послышался голос. — Ты когда-нибудь заключал соглашение с Богом?

— Нет.

— Вижу, ты еще не утратил способность лгать. Я больше не стану задавать тебе вопросы до возвращения Пилар.

Он вышел и некоторое время отсутствовал. Вернулся он со стаканом чаю. Я почувствовал запах мяты. Тогда я заговорил:

— Я пришел к Абу Сейфу за помощью.

— Больше никакой лжи, — отрезал он. — Абу Сейф мертв. Убит. И из того, что мне известно, получается, что убил его ты. Ты ведь не убивал его?

— Нет.

— Ты — его убийца, не так ли?

— Да.

— А, — протянул мужчина. — Ну наконец-то. В этом главная проблема пытки: как понять, что человек говорит правду?

— Пожалуйста, — взмолился я. — Пожалуйста, выслушайте меня.

Он отхлебнул чай и никак не отреагировал. Я начал всхлипывать.

— Пожалуйста… пожалуйста… — Я продолжал повторять эти слова, пока они не утратили для меня своего значения.

— Люди скажут что угодно, лишь бы боль прекратилась, — сказал хромой. — Все. Если есть время, то полученную информацию можно проверить, посмотреть документы. Но если нет ни информации, ни документов, как можно определить, что правда, а что нет? В таком случае боль становится единственным мерилом истины. Боль да еще чутье следователя.

— Пожалуйста… выслушайте.

— Но ты понимаешь, что можешь угодить в еще одну ловушку. Наступает момент, когда следователь не верит уже ничему, если это не следствие боли. Ничему. Как ты думаешь, я тебе сейчас верю?

В пальцах стало покалывать, возникло болезненное ощущение, как это бывает после долгого онемения. Я лежал неподвижно и как мог пытался направить всю оставшуюся энергию в руки, чтобы можно было пошевелить пальцами.

На улице послышался звук подъезжающей машины. Дверь в магазин отворилась, и вошла женщина. Теперь на ней были голубые джинсы, кроссовки и что-то вроде рабочей блузы, а голову и шею прикрывал черный хиджаб. Она положила сумочку на прилавок, как будто ей предстояла обычная рабочая смена.

Они с незнакомцем пару минут переговаривались на испанском. Свет у меня над головой погас, а галогенная лампа снова светила мне в лицо, как солнце из черноты космоса. Но больше ничего не произошло. Они продолжали разговаривать. В магазине снова открылась входная дверь, значит, там кто-то оставался. Я слышал, как заработал двигатель и как звук становился все слабее и слабее, по мере того как автомобиль отъезжал. Кто-то прошел в дальнюю комнату и поставил кипятить воду. Ритуал пытки возобновится довольно скоро, но они заставят меня ждать его и постоянно думать о том, что это вот-вот начнется.