Уоррен Мерфи - Последний порог

– Ну, пошли, – позвал его Римо.

– Думаю, что я лучше останусь здесь, – отозвался Чиун. – Что-то есть тут такое, что мне совсем не нравится.

– Ну ясное дело – я. Верно?

– Я говорю серьезно, Римо. В этом месте что-то не так.

– Идем, папочка, – позвал Римо уже от самой двери. – На дворе холодно, и того и гляди сейчас пойдет дождь.

– Но я останусь здесь, – возразил Чиун упрямо.

– Как знаешь, – пожал плечами Римо. Он вошел в переднюю и закрыл за собой дверь.

Подождав несколько секунд, словно вынюхивая что-то в воздухе, Чиун мелкими шажками направился к задней стене дома.

– Внизу уже накрыт стол, – сказала Вики, взбегая по лестнице в кухню. – Я только сполосну руки. Мы приехали, ма!

Преподобный Мюррей направился прямо вниз, а Римо остался в гостиной, пытаясь угадать, что же задумал Чиун. Обычно его трудно было заставить обнаружить так явно свое волнение – если это произошло, значит, дело и вправду серьезное.

Потом Римо услышал снизу хлюпающий звук и в тот же момент – шум воды наверху, в кухне. А затем в кухне раздался отчетливый судорожный вздох, а внизу, в подвале что-то с шумом упало.

По лестнице снизу загрохотали слоновьи шаги отца Мюррея, а вскоре появился он сам, трясясь и причитая: “О, Боже. О, Господи, Господи, Господи”. С полы его черного пиджака капала густая красная кровь; а наверху, в кухне, истошно кричала Вики.

Мюррей кинулся к входной двери, а Римо, на бегу заглянув в подвал, успел заметить на полу большую кровавую лужу.

Преподобный Мюррей стоял, прислонившись к росшему на газоне кипарису: его рвало.

А Римо уже ворвался в кухню. Вики, с мыльной пеной на руках и лице, стояла, сжав колени, посреди кухни, лишь изредка приседая, чтобы перевести дух перед новым отчаянным криком. Кроме нее, в кухне никого не было.

Огромные карие глаза Вики, которые делали сейчас еще больше неимоверно расширившиеся от шока зрачки, смотрели в маленькое кухонное окошко – а с той стороны в него смотрел окровавленный, с ободранной кожей труп, одетый в залитое кровью черное платье и подвешенный к ветвям росшего за окном дерева.

Римо подошел, заслонив окно, и вперил взгляд в бренные останки миссис Рут Энгус.

А потом увидел Чиуна, который стоял, опустив голову, у подножия дерева и ковырял носком сандалии мерзлую землю.

В небольшой уютной квартирке в тихом пригороде Уэстпорта, штат Коннектикут, известном под названием Сосновый Лес, Питер Мэтью О’Доннел с наслаждением потягивал водку с тоником, вполглаза наблюдая за тем, как “Викинги” изображали вялую пародию на игру на поле “Большой чаши” – как вдруг почувствовал, что его левая нога превращается в одно целое с оттоманкой, на которой за секунду до того возлежал он сам, с удовлетворением пялясь в экран своего цветного телевизора с новейшей системой электронной подстройки и встроенным видео. Сейчас же футбол превратился в смутное мелькание разноцветных пятен, а нога – в часть невообразимой мешанины из расщепленного дерева, острых металлических пружин, шурупов и клочьев обивки.

О’Доннел попробовал встать, но в этот момент другая его нога вступила в столь же насильственный симбиоз с табуреткой.

– Тайм-аут, – произнес голос позади него. О’Доннел тем временем расставался с выпитым, равно как и с обедом, завтраком; не задержался и вчерашний ужин. Ноги его выглядели так, будто их использовали в производстве зубочисток, а подол свободной шелковой рубахи представлял собой в данный момент миниатюрное озерцо с дурно пахнущей зеленоватой жидкостью.

– Уаааа-х, – произнес О’Доннел.

– Счет 17:0 не в пользу “Викингов”, – прокомментировал голос. – Хочешь узнать, чем кончится матч – придется поговорить со мной, приятель.

– Га-гаа... йах, – ответствовал О’Доннел, кривясь от боли.

– Потому что на ма-а-леньком листочке в кабинете Винни Энгуса мы обнаружили твое имя. И пометку, что надо тебе позвонить. Для чего, не скажешь?

– Но-ги, ноги мои...

– Пока еще твои, – согласился голос. – Но вот если не станешь мне отвечать, твои ноженьки точно станут моими. Я их отсюда прямо так, под мышкой, и унесу.

– Он мне звонил... и сказал, что мясо, которое я продал ему, в некоторых местах было жестким.

– В каких местах?

– Вокруг клейма сельскохозяйственного министерства.

В следующую секунду О’Доннел увидел, как к его колену протянулась крепкая волосатая кисть и принялась медленно, осторожно растирать ногу; и внезапно боль чудесным образом стала затихать и пропала.

– Ааааааа, – замычал О’Доннел от удовольствия.

– Ну, вот. Но тогда, – продолжал голос, – с чего же это он позвонил тебе – да сразу и умер?

– Да я не... – начал О’Доннел, и тут же ему показалось, что его левую ногу разрубили пополам и завязали узлом обрубки.

– Уа-га-га-гааа! – завыл он.

– Так с чего? – неумолимо повторил голос.

Руки О’Доннела, метнувшиеся к раздираемой невыносимой болью ноге, завязли в густом зеленоватом месиве, обильно стекавшем с живота на серые шерстяные брюки.

Ну где все? Где охранники, обычно сутками просиживающие в подъезде? Что случилось с телекамерами, двойными замками и тем парнем, что сидит на стоянке в будочке сторожа?

О’Доннел увидел, как крепкая волосатая кисть пришельца потянулась на сей раз к его правой ноге.

– Нет, нет! – закричал он. – Это... это, наверное, тот парень из компании... ну, той, что занимается упаковкой и перевозкой.

– Почему ты так думаешь? – кисть замерла в воздухе в двух дюймах от его колена.

– Потому что я ему звонил, все сказал, а он вроде здорово расстроился и стал спрашивать, говорил ли Винни кому-то еще об этом... – О’Доннел помутневшими от боли глазами различил на экране телевизора четырех запасных, которых собирались ввести в игру, и вдруг подумал, что парни из-за своих больших, не по размеру наплечников похожи на недоделанных херувимов.

– И что ты ему сказал?

– Я сказал, что не знаю. Но не думаю, что он кому-нибудь говорил.

– Ну, ладно. А как этого парня зовут?

– Солли. Техасец Солли Вейнстайн из Хьюстона. Это правда, я клянусь вам! – Если только О’Доннелу суждено будет добраться до своего агента по недвижимости, он вобьет ему в глотку всю систему безопасности этой дыры, в которой его угораздило поселиться.

– А какой телефон у Солли?

– Он у меня только в офисе... в “Митамейшн”.

Крепкая ладонь снова не спеша потянулась к его ноге.

– Нет, нет, правда! Я его с собой не ношу. Просто набираю специальный код на линии – и нас сразу соединяют.

– А какой код?

– Четыре-ноль-семь-семь, – промямлил О’Доннел, с Удивлением наблюдая, как большие белые номера на алых футболках игроков на экране вдруг пропали неизвестно куда, а знаменитые краски трикиноксовского кинескопа превратились в сплошную черную лужу, как будто исчезло изображение. Телевизор, однако, был включен – отключился сам Питер Мэтью О’Доннел.