Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне

— Это школьный ансамбль?

— Они все студенты университета. Два парня — Валентин и Вруну — и девушка. Девушку зовут… Тереза. Да, Тереза, именно так.

— Стало быть, все они значительно старше Катарины.

— Им, должно быть, лет двадцать — двадцать один. Молодым людям то есть. Насчет девушки — не знаю. Наверно, ей столько же, но поскольку одевается она в черное и красит губы ярко-красной помадой, то сказать трудно.

— Нам понадобятся все сведения о них, — сказал я. Доктор Оливейра потянулся к блокноту и стал пролистывать его в поисках имен и телефонов. — Это ваш единственный ребенок?

— От этого брака — да. У меня есть еще четверо взрослых детей. Тереза… — Дальнейшее улетучилось в облачке сигарного дыма. Он курил, глядя на фотографию на столе.

— Это ваша теперешняя жена? — докончил я, рассматривая ту же фотографию. На ней были сняты четверо его детей от прежнего брака.

— Моя вторая жена, — отвечал он, словно досадуя за что-то на себя. — Катарина ее единственный ребенок.

— Ваша жена сейчас дома, сеньор доктор? — спросил я.

— Она наверху. Плохо себя чувствует. Спит. Она приняла что-то, чтобы уснуть. Не думаю, что было бы правильно…

— Как у нее вообще… с нервами?

— Когда дело касается Катарины, когда ее единственная дочь где-то пропадает всю ночь, а потом чуть свет раздается звонок полицейского следователя… тогда да, конечно… нервы…

— Что бы вы могли сказать по поводу их отношений — вашей жены и Катарины?

— Что? — переспросил Оливейра, переводя взгляд на Карлуша, словно за разъяснением странного вопроса.

— Отношения матери и дочери не всегда бывают простыми.

— Не понимаю, куда вы клоните, — проговорил он, хмыкнув.

— Китайский иероглиф, означающий борьбу, представляет собой изображение двух женских фигур под одной крышей.

Доктор Акилину Оливейра, подперев голову двумя кулаками, взглянул на меня поверх очков. Его темные глаза проникали, казалось, в самую глубину души.

— Но она никогда раньше не сбегала из дома.

— Значит ли это, что ссоры все-таки были?

— Борьба, — произнес он задумчиво. — Катарина пыталась вести себя как взрослая женщина. Да, я вас понимаю. Идея интересная.

— Под «попытками», сеньор доктор, вы подразумеваете сексуальную жизнь?

— Это-то меня и тревожит.

— Думаете, она пустилась во все тяжкие?

Адвокат словно шарахнулся от этих слов, вжавшись в ручку кресла. Что это — актерство или искренняя реакция? Многие люди в момент стресса раскисают. Но чтобы так вел себя опытный юрист…

— Прошлым летом в пятницу Тереза, моя жена, вернулась домой в неурочное время, днем, и застала Катарину в постели с мужчиной. Произошел ужасный скандал.

— Катарине тогда, сеньор доктор, должно было быть четырнадцать. И как вы себя повели?

— Я думаю, что ситуация эта обычная. Детям дай только повод или намек на повод. Однако я на такого рода вещи смотрю спокойно. Я уже вырастил четверых и через все это прошел. Я совершал ошибки и постарался извлечь из них уроки. Я научился пониманию… большей широте взглядов. Я не вспылил, не стал кипятиться. Мы поговорили. Она была очень откровенна, очень искренна, искренна даже до дерзости, как это и свойственно теперешним подросткам… фанфаронить, всячески давать понять, что и они уже взрослые.

Карлуш, который сидел с чашечкой кофе в руках, так увлекся нашей беседой, что даже поставил чашечку.

— Вы сказали, что ваша жена застала Катарину в постели с мужчиной. Значит ли это, что партнер ее был старше, ну, скажем, молодых людей из ее ансамбля?

— Вы внимательный слушатель, инспектор Коэлью.

— Сколько же было ему лет, доктор Оливейра? — спросил я, не поддаваясь на его лесть.

— Тридцать два года.

— Какая точность. Вы узнали это от Катарины?

— Ей незачем было мне это сообщать. Мужчину я знал. Это был младший брат моей жены.

Казалось, даже часы на секунду замерли.

— И вы, как говорите, «не вспылили, не стали кипятиться»? Но ведь не надо даже быть юристом, чтобы знать, что ваш родственник преступил закон — совратил малолетнюю!

— Не в тюрьму же мне было его сажать, правда?

— Я не это имел в виду.

— Я испытываю смешанные чувства, инспектор Коэлью. Ведь я не прирожденный законник. До того как стать юристом, я был бухгалтером. А кроме того, мне шестьдесят семь лет, в то время как жене моей тридцать семь. Я женился на ней, будучи пятидесяти одного года, когда ей было всего двадцать один. А когда ей было четырнадцать…

— Но когда вы встретились, ей было уже не четырнадцать, сеньор доктор, и малолетнюю вы не совращали.

— Верно.

— Может быть, после того, что случилось, Катарина в разговоре с вами дала вам… некоторое основание быть снисходительным к вашему родственнику, — сказал я, с трудом одолев эту фразу.

— Если таким образом вы пытаетесь высказать предположение, что она не была девственницей, то вы правы, инспектор Коэлью. Возможно, вы даже будете шокированы, узнав, что она призналась мне, что сама соблазнила этого мужчину.

— Думаете, она говорила правду?

— Не воображайте, что они похожи на нас в их возрасте.

— Говорили вы с ней тогда о наркотиках?

— Она призналась, что курит гашиш. Но это, как вы знаете, порок распространенный. А больше ничего она не… — Он запнулся. — Судя по выражению вашего лица, инспектор Коэлью, после такого разговора я должен был запереть ее до совершеннолетия.

Я так не считал. В моей голове царил сумбур, но этой мысли там не было. Пожалуй, мне надлежит лучше следить за своим лицом.

— Должно быть, вы придерживаетесь более передовых, нежели большинство португальцев, этических принципов, сеньор доктор.

— Со времен диктаторского режима и сухого закона, криминализировавшего наше общество, выросло целое поколение. Передовые принципы тут, по-моему, ни при чем. Просто я наблюдаю жизнь.

— Вы сказали, что в употреблении чего-то крепче гашиша она не призналась…

— Мой сын употребляет героин… раньше употреблял.

— Катарина его знала?

— И сейчас знает, он живет в Порту.

— Он излечился от наркомании?

— С трудом.

Мне вспомнилась его сутуловатая походка. Такой моральный груз может согнуть в три погибели.

— Вы все еще практикующий адвокат?

— Да, но уже не слишком активный. Некоторые корпорации привлекают меня в качестве консультанта. Я даю юридические советы друзьям по вопросам налогов.

— Когда в пятницу вечером вы обзванивали всех, звонили вы также и ее учителям?

— Учительнице, которая вела у нее урок в пятницу и с которой мне больше всего хотелось поговорить, дозвониться я не смог. Праздник, знаете ли… Святой Антоний.

И, предваряя мою просьбу, он сам записал для меня адрес и телефон учительницы.