Жан-Мишель Тибо - Жан–Мишель Тибо Избранница богов

Город гудел. Жители готовились к празднику — чистили дома и улицы, надраивали каждый камешек, особенно в тех местах, где должны были пройти колонны верующих, несущих изваяния слоноголового божества. В ткацких мастерских натирали красками огромные статуи бога и украшали их цветочными гирляндами, которые сплели дети. Запахи краски смешивались с ароматами цветов и запахом в изобилии приготовленной для богомольцев еды.

Варанаси был переполнен подвижниками. Они тысячами собирались перед храмами и на дорогах, ведущих к реке. С глазами, устремленными в невидимый рай, погруженные в бесконечные медитации и молитвы, они ожидали, когда же наконец освободятся от своей бренной телесной оболочки. Некоторые калечили себя, чтобы их члены иссохли. Садху образовывали секты, не признававшие авторитета брахманов, и их верования, к которым люди относились с искренним уважением, являлись противовесом религиозной власти жрецов.

Большая часть верующих спускалась к гхатам. Амия и Три–Глаза влились в этот мистический поток и оказались

на Маникарника–гхате — самом большом из каменных гхат, на котором горели бесчисленные погребальные костры.

Амия вытаращила глаза: ей не доводилось видеть столько пофронных огней… Некоторые костры были высотой с са–мый высокий дом в ее родной деревне.

—і Это костры для очень богатых людей, из знати. Самые известные брахманы приходят сюда, — сказала Три–Глаза.

Богатых легко было узн&ть по роскошной одежде, по оттенку кожи, по блеску драгоценных камней и количеству старательных слуг, их окружающих. Но были здесь и бедняки. Они, словноклоиы, кишели на ступенях гхат, отвоевывая свободные места. Каждый стремился окунуться в воды Ганга. Грязная вода их очищала. Душевные раны затягивались.

Три–Глаза и Амия стали протискиваться вперед, прокладывая себе путь между фанатиками, больными, священниками, нищими и солдатами. Наконец их ноги коснулись мутной воды. Вскоре они погрузились в нее по живот, и разум их наполнился божественным светом.

Танджавур тоже чествовал Ганешу. Над плоскими крышами, словно корона, поднимался и сиял тысячью огней великий храм Шивы–Рудры. Высота его пирамидальной формы вима–ны1 достигала шестидесяти метров. В северной части города дворец правителей династии Наяк в ореоле бесчисленных горящих факелов возносил в небо великолепные башни, подавляя своим величием кварталы ремесленников. В южной же его части, на водах канала, омывающего стены куда более скромных дворцов, покачивались украшенные лампами и фонариками лодки.

Взволнованная Хирал любовалась фееричным зрелищем. Служанки, не спускавшие глаз с ее лица, знали, о чем она думает. Их повелитель Мишель уже близко. Он всегда приезжает в праздник Ганеши. И Хирал трепетала в ожидании встречи. И волновалась больше, чем когда–либо. На этот раз она ждала его как свободная женщина, не имеющая обязательств перед Шивой. В городе у всех на устах была одна новость: храмовая танцовщица выходит замуж за француза. Люди радовались за них, ибо с тех пор, как Хирал и Мишель стали жить вместе, они без устали сеяли вокруг себя добро.

Хирал была совершеннейшей из женщин. Только она владела всеми шестьюдесятью четырьмя искусствами, в числе которых были рисование, умение завершить стихотворение и загадывать загадки, умение показывать фокусы, совершать заклинания, умение наслать чары и приготовить магическое зелье, владение языками иноземцев и местными наречиями, знание правил стихосложения и умение играть в игры со словами, талант рассказчика, умение играть в шахматы, умение соединять и полировать металлы, знание способов ввести в заблуждение и множество других умений, которыми не по силам овладеть простому смертному.

«Да, она воистину совершенна», — завистливо повторяли служанки.

Хирал знала, что люди приписывают ей необыкновенные качества, но ее это не заботило. Единственное, что для нее теперь было важно, — это брак по любви.

Ей была противна сама мысль о традиционном браке, основанном на нормах морали, религии и семейных устоях. А вот брак по обычаю гандхарвов, то есть брак по взаимному согласию, без соблюдения формальных обрядов, был одинаково мил и ее сердцу, и сердцу Мишеля. Они часто говорили об этом, нежно обнявшись и слушая пение бриза, глядя, как гаснет солнце и зажигаются звезды.

Они поженятся, как герои самых известных индийских сказаний.

— Ратул! — позвала Хирал.

На зов явился юноша.

— Что желает госпожа?

— Налей лучшего вина в золотой графин и скажи, чтобы приготовили праздничную трапезу. Он скоро будет дома.

Танджавур! Танджавур! Это слово отдавалось в их головах барабанным боем. Радость наполнила сердца. Мишель и Дха–ма заставили лошадей прибавить скорости, когда над лесом появились огни города. Хайдарабад, который они покинули крадучись, как воры, остался в другом мире. Здесь они были в безопасности. В городе, охраняемом Шивой, они проведут много счастливых дней.

Друзья подъехали к каналу, проходящему через древнюю полуразрушенную стену. Под аккомпанемент музыкантов здесь, рассыпая вокруг себя лепестки цветов, танцевали люди. Оглушительная какофония доносилась со всех сторон — город радостно праздновал день рождения бога со слоновьей головой. Окруженные шумной толпой, всадники поневоле спешились.

— Наконец–то! — выдохнул Дхама, подставляя голову под цветочную гирлянду, которую протянула ему какая–то девушка.

Мишель получил такую же из рук мужчины. Сердце его сжалось, когда он различил вдали силуэт дворца, их дворца. Белые камни, из которых были сложены две башни, казалось, пульсировали в отблесках ослепительных уличных огней.

Стучать не пришлось: стоило ему подойти к двустворчатой дубовой, обитой медью двери, как она, словно по волшебству, распахнулась, явив ярко освещенный коридор. Двадцать слуг с факелами поклонились Мишелю, словно самому Ганеше. Они освещали путь своей богине.

Хирал…

Глаза Блистательной сузились, остановившись на покрытом пылью всаднике, отделяя его от гудящей людскими голосами вселенной. У Мишеля перехватило дыхание. Она была еще прекраснее, чем в его воспоминаниях, еще желаннее и в то же время еще недостижимее. На Хирал было красное с золотой каймой сари. Подошвы и ладони были украшены крас-

ными узорами. Золотая цепочка соединяла левую ноздрю с левым ухом. Тяжелая, унизанная бриллиантами коса, словно толстая эбеново–черная лиана, спадала до середины бедер.

Она приближалась к нему плавной походкой, которая слугам и Дхаме показалась началом священного танца. Оказавшись перед Мишелем, она обхватила ладонями его лицо и пылколоцеловала.