Йозеф Гелинек - 10-я симфония

Агилар воспользовался случаем, чтобы еще раз поговорить с Софи Лучани, которая, хотя и отказалась от затворнической жизни, по-прежнему проводила много времени в своем номере, поглощая транквилизаторы. Найдя ее в столь плачевном состоянии, помощник инспектора решил не тревожить ее понапрасну и сообщил, что по судебному решению останки Томаса, вопреки его воле, не будут кремированы. Их предадут земле на случай, если понадобится новая экспертиза. Полицейский показал ей копию татуировки с головы ее отца — в день, когда Софи Лучани посетила лабораторию, этот вопрос не затрагивался из-за случившегося с ней обморока, — и она сказала, что ничего не знала ни о ее существовании, ни о том, как ее расшифровать.

Попрощавшись с полицейским, Софи Лучани сразу же отправилась в номер князя и княгини Бонапарт, чтобы рассказать им о таинственной татуировке.

— Я предполагаю, — сказал князь, внимательно выслушав Софи, — что полицейский не только показал тебе нотную запись, но и оставил ее копию на случай, если тебе придет в голову, как ее можно расшифровать.

Софи открыла сумочку, вынула оттуда лист бумаги с нотами и вручила собеседнику, который взял его с опаской, словно речь шла о компрометирующем документе. Бегло его просмотрев, он сказал:

— К сожалению, ни я, ни Жанна ничего не понимаем в нотах, хотя очень любим слушать музыку. Но я хотел бы рассмотреть подробнее этот диск Альберти, который ты нам показала в прошлый раз.

Софи дала диск Альберти князю, и тот некоторое время внимательно разглядывал его, вращая круги в ту и другую сторону, и даже несколько раз попытался отделить их от корпуса, чтобы посмотреть, нет ли внутри тайника.

— Кажется, внутри ничего нет, — заключил князь. — Твой отец не говорил тебе, что у него есть другой диск?

— У него их было несколько, одни он сделал сам, другие приобрел у коллекционеров и антикваров. Как вам известно, он обожал шифры и зашифрованные послания. Он потратил годы, пытаясь раскрыть тайну вариаций «Энигма».

— Извини, Софи, но ни Жанна, ни я не понимаем, о чем ты говоришь.

— Вариации «Энигма» — одно из самый известных произведений английского композитора Эдуарда Элгара, автора «Торжественных и церемониальных маршей». Они построены на двух темах, одна из которых так и не возникает в партитуре. Речь идет о чем-то вроде мелодии-призрака, которую никому не удалось определить. Отец совсем недавно говорил, что очень близок к разгадке темы. Это открытие принесло бы ему всемирную славу.

— Ты когда-нибудь обменивалась со своим отцом посланиями, зашифрованными с помощью диска Альберти?

— Нет, никогда. Зато я обменивалась ими с Оливье. Забавы ради. Вы знаете, как он любит играть. Но это были совершенно обычные сообщения.

— Откуда у Оливье диск Альберти? Тоже подарок твоего отца?

— Нет, его сделала я по образцу своего. Мне хотелось опробовать шифр.

— Что ты подразумеваешь под обычными сообщениями, которыми ты обменивалась с Оливье? — спросила княгиня.

— Так, пустяки. В последний раз я послала ему шифрованное сообщение в день концерта, после того как вы сказали, что не сможете пойти. Я просто написала: «Зайди за мной».

— А тебе не кажется странным, что твой отец подарил тебе диск Альберти, хотя тебе некому было посылать шифровки? — спросил князь.

Взяв из рук собеседника диск Альберти, Софи погладила деревянную поверхность:

— Думаю, отец подарил мне его просто потому, что это очень красивая старинная вещь. Посмотрите, как искусно обработано дерево.

— Возможно, ты права, — признался Бонапарт. — Но если учесть, что твоего отца убили и у него на голове имелось зашифрованное послание, вполне разумно было бы предположить, что он хотел, чтобы у тебя был диск Альберти на случай, если ему понадобится передать тебе сообщение.

— Что ты имеешь в виду?

— Полагаю, твой отец предчувствовал, что его могут убить, и, даря тебе диск Альберти, хотел обеспечить себе возможность передать тебе перед смертью нечто очень важное.

Тем временем в доме Мараньона Даниэль Паниагуа, не выпуская телефона из рук, дожидался, пока Бланка, секретарша Дурана, подзовет к аппарату инспектора полиции. Через несколько секунд в трубке наконец раздался глубокий, низкий, как у оперного баса, голос:

— Сеньор Паниагуа? Говорит инспектор Матеос из отдела по раскрытию убийств номер шесть. Я не могу показать вам свой жетон, но ваша секретарша его видела.

— Это и в самом деле полицейский, — донесся до него голос Бланки, — можешь не сомневаться!

— Я не предупредил вас о своем приходе, — продолжал полицейский, — потому что был уверен, что найду вас в университете. Сеньор Дуран сказал, что большую часть дня вы проводите на работе.

— Так и есть, но сегодня у меня деловая встреча. Зачем я вам понадобился?

— Я хотел бы объяснить это лично. Мне не составит труда прийти попозже. В пять вас устроит?

— Да, конечно.

Не успел Даниэль выключить мобильник, как за спиной раздались шаги. Обернувшись, он увидел, что Мараньон переоделся в спортивный костюм: белую рубашку-поло и голубые шорты.

— А вот и я. Что стоишь? Сядь в кресло у камина.

Даниэль послушно опустился в кресло, в то время как хозяин дома остался стоять, опершись на каминную полку, и закурил гаванскую сигару, аромат которой показался Даниэлю слишком приторным.

— Расскажи мне о концерте «Император», — произнес он с улыбкой, призванной смягчить властность тона.

— Вообще-то узнать эти ноты не представляло труда, потому что тональность осталась прежней.

— Ми-бемоль мажор, верно? Это масонская тональность, с тремя бемолями.

Мараньон не ошибался. Композиторы-масоны, начиная с Моцарта, часто использовали тональности с тремя альтерациями, когда хотели почтить свою ложу или кого-нибудь из ее видных членов, потому что «три» у масонов — магическое число.

— Вполне вероятно, что речь идет о масонском произведении, — согласился Даниэль, — но у нас нет доказательств. В начале девятнадцатого века масоны, как и другие тайные общества, например иллюминаты, подвергались в Европе преследованиям, и не исключено, что документы о принадлежности Бетховена к масонской ложе были уничтожены.

Отогнав рукой дым сигары Мараньона, Даниэль продолжал:

— В нотной записи на голове у Томаса не только изменен ритм, но и добавлены паузы, которых нет в произведении. Как будто с их помощью хотели отделить одни группы нот от других. Это и сбило меня с толку.

— А почему концерт называется «Император»?

— На самом деле концерт «Император» называется концертом для фортепьяно с оркестром номер пять ми-бемоль мажор, опус семьдесят три. Название «Император» придумал не Бетховен, и, кажется, оно не связано ни с кем из реальных императоров, даже с Бонапартом, которому Бетховен едва не посвятил Героическую симфонию. Хотя автор этого знаменитого названия с точностью не установлен, большинство историков склоняются к тому, что это Иоганн Баптист Крамер, немецкий пианист-виртуоз, которого Бетховен считал величайшим пианистом своего времени. То, что Бетховен без возражений принял это название, свидетельствует о глубоком уважении, которое он испытывал к своему другу, так как он почти никому не позволял вмешиваться в свое творчество.