Йозеф Гелинек - 10-я симфония

Но Паниагуа решил не прерывать своих рассуждений:

— В инструментах вроде гитары или скрипки композитор задает тональность настройкой инструмента. В гитаре, например, две из шести струн настроены на ми, потому что эта тональность не только наиболее удобна для музыканта, но и отличается красотой и звучностью. Четыре струны скрипки дают нам ноты соль, ре, ля, ми; неудивительно, что Бетховен создает свой знаменитый Концерт для скрипки в ре мажоре. Иногда композитор склоняется к той или иной тональности из соображений, не имеющих отношения к музыке. «Волшебная флейта» Моцарта написана в ми-бемоль мажоре, поскольку эта тональность имеет три альтерации, а три — число, несущее наибольшую символическую нагрузку для масонов, которым хотел выразить почтение композитор. А сейчас, прошу прощения, мы прервем занятие, меня ждет срочное дело.

Сотело поднял руку, предупредив Паниагуа, что хочет задать ему последний вопрос.

— Хорошо, только быстро, — сказал Даниэль, бросая взгляд в круглое окошко в двери и видя, что Матеос исчез.

— Когда говорят, что есть композиторы, например Бетховен, для которых тональность имеет эмоциональный или психологический скрытый смысл, что именно имеется в виду?

Даниэль начал отвечать, складывая в маленький черный портфель бумаги и книги, которыми пользовался для подготовки занятий на этой неделе:

— Мне кажется, это ясно, разве нет? Например, тональность до минор для Бетховена была связана с эмоциональной бурей, поэтому он использовал ее в Пятой симфонии.

— А не могло быть наоборот? Может, Пятая стала такой бурной, потому что он выбрал тональность до минор?

— Не думаю, — ответил Паниагуа, — ведь в действительности до минор ничего не означает. Точнее, за это время изменился тон настройки, и до минор для композитора двадцать первого века значит совсем не то же, что для композитора века девятнадцатого.

Паниагуа имел в виду наблюдавшуюся с начала XVII века тенденцию настраивать инструменты на все более высокий тон, добиваясь блестящего звучания. Этот обычай изматывал певцов, постоянно вынуждая их все больше напрягаться для исполнения одной и той же мелодии.

— Камертоны Дрезденской оперы от тысяча восемьсот пятнадцатого года — тогда Бетховен был еще жив — дают нам ля в четыреста двадцать три и двадцать сотых колебаний в секунду, — объяснил Даниэль. — Но всего десять лет спустя в той же самой опере ля первой октавы возросло до четыреста пятидесяти одного колебания. Первой попыткой «заморозить» диапазон ноты ля первой октавы на четыреста сорока колебаниях в секунду мы обязаны нацистскому министру пропаганды Йозефу Геббельсу, в тысяча девятьсот тридцать девятом году он созвал для решения этой проблемы международный конгресс.

Паниагуа взял мел и начал писать на доске ряд цифр. Матеос, снова появившийся в круглом окошке, в нетерпении решился открыть дверь, чтобы вынудить Даниэля немедленно прервать занятие.

— Сию минуту, — сказал Паниагуа, заканчивая писать цифры и отряхивая руки от мела.

До4 = 261.63 До-диез4 = 277.18 Ля4 = 440.00 Ля XIX в. = 451

— Как видите, ля в эпоху Бетховена была на пятнадцать колебаний ниже, чем ля, по которой настраивается современный оркестр. Заметное различие. Как вы понимаете, на пятнадцать колебаний в секунду больше — это приблизительно столько же, сколько отделяет до от до-диез, и тем самым меняется тональность.

— Значит, — резюмировал Сотело, — если бы Бетховен жил сейчас, он написал бы Пятую симфонию на полтона ниже, внеся поправку на повышение настройки.

— Этого нам знать не дано. Возможно, высота диапазона не единственное, что побудило Бетховена выбрать до минор. Напоминаю вам, что тональность до минор также располагает тремя бемолями, по этой причине все произведения в этой тональности содержат намек на масонство.

Матеос подошел к Паниагуа, чтобы тот не поддался соблазну объяснять дольше, чем был расположен ждать инспектор. Студенты поняли, что лекция окончена, и, не задерживаясь, покинули аудиторию.

Оставшись вдвоем с Паниагуа, Матеос сказал:

— У нас есть обоснованные подозрения относительно личности убийцы, и мне необходима ваша помощь, чтобы его поймать.

Когда полицейский сообщил ему, кто предполагаемый убийца, Даниэль решил, что его разыгрывают.

После визита инспектора Матеоса Даниэль почувствовал, что должен сразу же позвонить в суд, чтобы сообщить судье об этом необычном разговоре.

Он вкратце пересказал ей слова полицейского и поинтересовался ее здоровьем после вчерашнего обморока.

Донья Сусана разговаривала слабым голосом, она призналась, что еще не совсем оправилась.

— В последнее время я испытывала сильный стресс, — объяснила судья. — Из-за нехватки средств работа накапливается, а мне неприятно, когда говорят, что я работаю медленно или что мы здесь ничего не делаем. Я уже несколько недель принимаю транквилизаторы, и, очевидно, алкоголь в сочетании с ними меня и вырубил.

— Тебе нужно взять отпуск. Так и заболеть недолго!

— Мой врач Фелипе говорит, что это Нельси довела меня до обморока. До чего же наглая и невоспитанная!

— Чем невежественней человек, тем он наглее, — заметил Даниэль.

— Давай поскорее забудем об этой даме и поговорим о том, что нас интересует. Когда мы сможем увидеться, чтобы ты подробно рассказал мне о своей встрече с Матеосом?

— Если хочешь, я могу прийти к полудню, — сказал Паниагуа, всегда готовый быть полезным судье.

— К сожалению, только что произошла стычка в тюрьме, придется туда съездить. Как насчет сегодняшнего вечера?

— У меня в шесть занятие. А потом я свободен. Могу быть у тебя в кабинете в половине восьмого.

— Как ты смотришь на то, чтобы увидеться у меня дома? Здесь после пяти вечера пусто и неуютно, я даже не смогу предложить тебе кофе. Ты знаешь, где я живу?

Судья объяснила, как добраться до ее дома, расположенного в районе Энтрамбасагуас.

— Там есть въезд с Каса-де-Кампо, если тебе удобнее подъехать с той стороны.

Даниэль так плохо ориентировался, что ему пришлось дважды звонить судье на мобильный, чтобы она подробнее объяснила, как доехать до ее дома. Добравшись наконец до места, он оказался перед домом в двести пятьдесят квадратных метров, за увитой плющом каменной изгородью. Садовая калитка была приоткрыта, и Даниэль вошел без стука. Из записки, приколотой кнопкой к входной двери, следовало, что надо обогнуть дом и войти через заднюю дверь.

Даниэль оказался на маленькой застекленной террасе, где кроме множества горшков с разнообразными растениями и цветами стоял письменный стол, стул и портативный компьютер. Судья сидела спиной к двери, но приветствовала Даниэля, как будто видела, как он вошел.