Крейг Расселл - Брат Гримм

Размышляя о стихийных силах природы, я пришел к выводу, что наиболее мощная и самая разрушительная стихия носит человеческий облик. Эта стихия — мать. Стихийные силы природы и сила материнства часто даются в параллели и олицетворяют в древних сказках и легендах как то, так и другое. Природа дарит жизнь, кормит и охраняет. Но в то же время она может впадать в ярость и способна на беспредельную жестокость. Этот дихотомический характер природы находит свое отражение в сказках с двойным (а когда появляется бабушка — тройным) проявлением материнства. В сказках присутствует образ матери. Мать олицетворяет домашний очаг. Мать дарит жизнь, защищает и приходит на помощь. Образ мачехи, напротив, часто используется как отрицание всех материнских чувств. Мачеха убеждает мужа оставить в лесу Гензеля и Гретель. Движимая безумным тщеславием мачеха пытается убить Белоснежку. Колдунья-мачеха выступает в роли мучительницы Рапунцель.

В городе Любеке проживала красивая и состоятельная вдова, которую я буду называть фрау X. У фрау X не было своего ребенка, но она выступала опекуншей Имоджен — дочери покойного мужа от его первого брака. Имоджен не уступала красотой мачехе, но обладала тем богатством, которое фрау X ежедневно теряла. А именно — молодостью. Я сразу хочу сказать, что ни я, ни кто иной не имел никаких оснований считать, что мачеха питает чувство зависти по отношению к падчерице. Напротив, фрау X любила девушку и заботилась о ней так, словно Имоджен была ее дочерью. Это было единственным несоответствием в отношениях мачехи и падчерицы по сравнению с тем, что я обнаружил в сказках. Однако я решил оставить эту неточность в стороне, поскольку главным мотивом многих сказок было наличие в них образов одинаково красивых мачехи и падчерицы. Поскольку Имоджен не была брюнеткой, я не мог использовать ее для воссоздания сказки о Белоснежке. Ее головку украшали прекрасные золотистые локоны, которыми она, как мне казалось, ужасно гордилась. Итак, я нашел свою Рапунцель! Затем я приступил к разработке плана воссоздания сказки, а дабы избежать осложнении в будущем, делал все, чтобы не иметь каких-либо контактов с фрау X и Имоджен.

В течение нескольких предыдущих месяцев мне удалось создать довольно большие запасы опиумной настойки. Я приобретал настойку малыми дозами во время своих странствий у разных лекарей, жалуясь на якобы мучающую меня бессонницу. Я внимательно следил за всеми перемещениями своего объекта и вскоре нашел наилучшее место для нанесения удара. Имоджен ежедневно совершала прогулки в лесистом парке к северу от города. Являясь юной девицей хорошего воспитания, она прогуливалась в сопровождении компаньонки. Я никогда не интересовался тем, кто выступает у Имоджен в роли дуэньи — мне это было совершенно безразлично, но я знал, что она являет собой унылое, бесцветное существо, которое обычно выбирают для себя в компаньонки красивые женщины, дабы подчеркнуть свою привлекательность. Я сразу возненавидел компаньонку за нелепость ее головного убора. Это был потешный, ярких цветов капор, способный, как она ошибочно полагала, придать некоторую живость ее внушающей уныние физиономии.

Часть тропы, по которой совершали свой променад две дамы, проходила через довольно густые заросли и, таким образом, оказывалась изолированной от остального парка, и по счастливому совпадению в этом же месте находился один из выходов. Следует заметить, что в избранный мной для удара день облака затянули небо и желающих совершить прогулку оказалось совсем немного. Я подошел к женщинам сзади и нанес — признаюсь, с некоторым удовольствием — сильный удар по нелепо украшенной голове компаньонки. Для этой цели я применил тяжелый железный брус, который заблаговременно скрыл в складках своего плаща. Я так торопился утихомирить Имоджен, что не смог как следует насладиться видом немыслимого чепца в провале разбитого черепа.

Имоджен принялась кричать, что вынудило меня нанести сильный удар ей в челюсть. Это меня серьезно обеспокоило, так как любой урон ее красоте мог поставить под сомнение аутентичность воссоздания сказки. Я поднял ее на руки и отнес в тень деревьев так, чтобы скрыть от взоров возможных любителей прогулок. После этого я отволок тело ее компаньонки в кусты. Вокруг отвратительной головы дуэньи образовалась лужа крови, а когда ее чепец съехал с головы, то на выложенной плиткой тропе остались следы серого вещества ее головного мозга. Должен со стыдом признаться, что, волоча ее в кусты, я не смог удержаться от довольно грязного выражения. Собрав несколько покрытых густой листвой веток, я попытался замести кровь и мозги, но преуспел лишь в том, что размазал их по тропе. Я знал, что тело неминуемо обнаружат, но это меня нисколько не беспокоило, следовало лишь как можно скорее вывезти Имоджен из парка, оставшись при этом незамеченным. Я заранее оставил двухколесный экипаж рядом с деревьями и, взвалив Имоджен на плечо, отнес ее к карете с той скоростью, которую позволяли развить тяжелый груз и неровная почва под ногами. К тому времени, когда я положил Имоджен в экипаж, она начала шевелиться, и мне пришлось ее успокоить, влив в горло девицы некоторое количество опиумной настойки.

Я был одет как возничий и поэтому, закрыв Имоджен в экипаже, взобрался на козлы, чтобы в неторопливой манере покинуть место действия. Мне удалось похитить девушку, оставшись незамеченным. Большой удачей оказалось то, что тело компаньонки нашли не по прошествии нескольких минут, как я опасался, а лишь значительно позже, ближе к вечеру. Нашла труп группа отправившихся на поиски горожан, обеспокоенных исчезновением женщин.

Предвидя, что мне потребуется уединенное убежище, я поселился в Любеке отдельно от брата, арендовав домик на окраине города. Дождавшись наступления темноты, я перенес Имоджен — с этого момента я стану именовать ее Рапунцель — в дом и спустил в подвал. Там я ее накрепко связал, принудил выпить опиумной настойки и вложил в рот кляп на тот случай, если она во время моего отсутствия вдруг придет в себя и станет кричать, дабы привлечь внимание случайного прохожего.

Затем я встретился с братом за прекрасным ужином из дичи — «прямиком с охоты», как говорят у нас. Меня немало повеселило то обстоятельство, что я поглощаю плоть, доставленную «прямиком с охоты», явившись в заведение прямо с охоты. Однако меня беспокоило то, что, думая о плоти, ставшей моей добычей, я начал испытывать вожделение, и я делал все, чтобы прогнать эти мысли прочь.

Вернувшись в свое обиталище, я увидел, что моя красавица Рапунцель вышла из дремоты. Так все же Рапунцель или Спящая красавица? Я и раньше не знал, как ответить на этот вопрос, поскольку считал эти истории лишь различными версиями одной и той же сказки. Обеим сказкам мы по настоянию брата придали более цивилизованное звучание, разбудив Спящую красавицу невинным поцелуем. Однако в оригинальном варианте девицу находит вовсе не принц, а женатый король, который несколько раз плотски познает Спящую красавицу. Просыпается же она лишь после того, как один из произведенных ею на свет близнецов по ошибке сосет не грудь матушки, а ее большой палец, высасывая при этом осколок прялки. Да и заточенная в башне юная принцесса Рапунцель не так чиста и невинна, какой представляется в более поздних версиях. Если отбросить вуаль скромности, то мы увидим, что в результате свиданий с принцем у нее появилась пара близнецов. Все это отвечает моральным принципам того далекого времени, когда христианские ценности играли очень малую роль или вообще не имели никакого значения. В оригинальных версиях сказок как Рапунцель, так и Спящая красавица зачинают деток в результате внебрачной связи…