Игорь Акимов - Храм

Мужчина рассказал, что со слов майора, прибывшего в село с взводом солдат внутренних войск, насильники были дезертирами, которых разыскивали уже не одну неделю. Так что — с его слов — Илья может не прятаться; его допросят, закроют дело — и отпустят. Но мужчина считал, что с этим спешить не следует. Этого майора мы знаем, сказал он, это очень нехороший человек, трусливый и жестокий. Никто не может поручиться, что у него на уме. Пусть Илья поживет в шалаше два-три дня; за ним придут — и отведут в безопасное место.

Уйти пришлось уже на следующий день. Два парня с солидным запасом провизии в рюкзаках рассказали, что на рассвете село окружили солдаты, и сейчас обыскивают все дома подряд. Когда закончат — прочешут лес. Вертолет забросил усиление в блокпост на перевале; там и прежде не стоило появляться без крайней нужды, а уж теперь — тем более. Но троп в горах много, пройти незамеченными — не проблема. За парнями числились какие-то грехи, они были в розыске, поэтому теперь у них с Ильей — одна дорога.

Илья только слушал. Ни волнения, ни даже тревоги он не испытывал. Более того, — при этом он не лицедействовал, никого из себя не изображал. Он был естественен! Илья понял, что для этих парней он — лидер; лидер не назначенный, а по судьбе; как нынче говорится — по умолчанию. Это оказалось неожиданно приятным. Неужели именно в этом найдет выражение моя сущность, думал Илья, моя сущность, которая до сих пор, как у всех актеров, была пластилиновой, заемной, не имела лица? Я должен быть невозмутим, молчалив и неколебим, как скала, — кажется, таким было правило древних японских полководцев. Как-то так. Может быть, немного другими словами, но смысл такой.

Он выдал парням по автомату и по гранате, и разделил между ними рожки с патронами. Младшему не понравился затвор его «калаша». Он несколько раз отводил затвор — и отпускал, прислушиваясь к звуку; потом засунул в середину палец и рассматривал черный след на нем. «Кончай этот цирк, — не вытерпел старший. — На привале почистишь. Не сможешь отладить — помогу.» — «А что — я без рук?..»

Может, те двое солдат и в самом деле были дезертирами, подумал Илья, но поскольку рассуждать на эту тему было бессмысленно, он тут же о них забыл, и сам — без напоминания — уже никогда о них не вспоминал.

Без привычки идти по горам было тяжело. На третий день, переваливая через кряж, они прошли мимо заброшенной метеостанции, а потом внизу, в миниатюрной долинке, открылся оазис. Деревья, трава, огородик; приземистый, как черепаха, сложенный из камня дом; а за ним остатки храма, колокольня с провалившейся крышей и с обломанной (сразу видно — отстреленной) с одной стороны поперечиной креста. Очевидно, дороги ветров были выше этой долинки, ветры проносились над, а когда замечали ее — упасть в нее было уже поздно: она уже оказывалась у них за спиной.

Здесь жил дядя обоих парней. Его дед был кем-то в монастыре. Кем именно, дядя уже не помнил. Вряд ли несколько монахов кому-нибудь мешали, но место сочли подходящим для метеостанции — и советская власть монастырь упразднила. Это ловушка, подумал Илья. Если меня надумают искать здесь — и окружат поверху (для этого не понадобится много народу, один взвод управится), отсюда не спастись. Но этого очевидного соображения он не высказал ни своим спутникам, ни их дяде. Со временем оно не исчезло. Поселившись в подсознании Ильи, оно изредка напоминало о себе, но не тревожило. Он плыл по течению, и хотя оно было неторопливым, едва заметным, — прошлое не поспевало за ним.

Опять был покой, опять бесплотные дни крались где-то мимо, и счет им Илья не вел.

Но однажды он словно проснулся. Видимо, последние следы шока исчезли, энергия восстановилась, и он понял, что пора заняться делом — добывать хлеб насущный. Возвращение в прошлую жизнь исключалось: тюрьма ждала его, и терпения ей было не занимать. Бежать на край света? Или в столицу — и затеряться в ней, как песчинка на пляже? Ладно; а дальше что? А дальше маячили все те же вопросы: как жить? и — ради чего жить?.. Самый примитивный вариант — жить, чтобы жить — он готов был принять, но лишь при непременном условии: рядом с Марией. О Марии он не думал — чего попусту себя травить, — но представить себе, что уже никогда… Нет, нет, ведь он уже убедился, что именно эта женщина — его вторая половина. Жить калекой, с разорванной пополам душой… Он не знал, как вернется к ней, но другого варианта не было. «Прекрасным прынцем, на белом кобыле…»

Сколько ни думай, а на поверхности лежал единственный вариант: грабеж. Он был естественным — такое время; в этих местах каждый второй — либо бандит, либо пособник; да и от него, от Ильи, другого не ждали. Никто не заговаривал с ним об этом, но он чувствовал. Такое, знаете ли, чувствуешь безошибочно.

Илья был не против — ему было все равно. Правда, с единственным условием: остаться с чистыми руками. Зачем? Наверное — для Марии… Конечно, это был самообман, но Илья поставил себе два табу: 1) без крови (уточним: без смертоубийства) и 2) без ущерба для обычных людей. Он так и сказал своим парням: без смертоубийства. Ему было все равно, как они объяснят себе это; он никогда не задумывался, что у них на уме. Он не пытался сблизиться с ними, как и с остальными людьми, которые тенями существовали вокруг. Ему нечего было им отдать. На месте разрыва душевную рану затянула пленка соединительной ткани, а она, как известно, не пропускает не только жизненные соки, но даже информацию. Насчет информации он не был уверен, но в его случае происходило именно так. Невозмутим, молчалив и неколебим, как скала. Илья не сомневался, что парни сделают все, как он скажет.

Нужен был мироед.

Едва Илья начал разговор, как хозяин закивал головой: все понятно; он уже думал об этом, и у него есть кандидатуры на примете.

Илья с выбором не спешил. Он сразу решил, что начнет без раскачки. Игра была в разгаре, главные роли давно разобраны. Влезть на чужую территорию (а другой не было) с шаловливым пустячком? Так тебя тут же, как муху, прихлопнут: шавке не место за барским столом. А вот если разорвешь элитную жертву — каждому станет ясно, что пришел лев. И хозяину территории придется подумать, начинать ли охоту на льва или (что куда проще) сделать вид, что ничего не случилось.

Как видите, рассуждение наивное. С чего вдруг «лев»? Вот «нахал» — куда более точное определение. А с нахалами у мужчин разговор короткий. В оправдание Ильи скажем, что он не столько рассуждал, сколько чувствовал. Он чувствовал: нужно действовать только так. Прошлый опыт научил его, что никакая информация, никакой расчет не помогут, если нет уверенности в себе, если нет легкости, куража. Вот это состояние, этот момент — он самый главный. Его и нужно ловить. Не вне — в себе. Если ощутил его в себе, почувствовал, как подняла и понесла волна, — только не делай глупостей! — все получится.