Роберт Кормер - Исчезновение

Он вздохнул и сказал:

- Ладно, когда мы увидели эту фотографию, то Аделарда на ней не было. Вместо него было пустое место. Он исчез…

- Что? Прямо так взял и исчез? - спросил я, будто бы тысячу раз я уже это не спрашивал.

- Ладно, Аделард был жуликом, ты знаешь. Я думаю, что в последний момент он присел или нагнулся, исчез из поля зрения, именно когда фотограф нажал на кнопку затвора…

- И ты не видел, как это он сделал? - спросил я. - Должно быть, он как-то шевельнулся.

- Не знаю, Пол. Я смотрел на камеру. Мистер Арчеамбаулт велел нам улыбнуться и не двигаться. И на солнце было так жарко, что мой воротник приклеился к шее и давил. Меня действительно не волновало, чем занимались остальные, особенно Аделард. По-любому, мне было бы больно повернуть голову в его сторону, так что я не видел его движений.

Меня восхитило, как исчез мой дядя Аделард, и никто вообще не заметил никакого движения.

- А что фотограф, мистер Арчембаулт. Разве он не заметил что-нибудь необычное?

- Кто знает? - глаза отца засветились, словно он готовил очередную свою шутку. - Трудно увидеть то, чего нет.

Я засмеялся, не только из вежливости. Сам ритуал вопросов и ответов доставлял мне немало удовольствия, как и сам отец рядом со мной на кухне, как и дым его сигареты, завивающийся в воздухе.

Отец продолжал:

- Бедняга Арчембаулт был озадачен еще больше нас. Он поклялся, что Аделард замер так же, как и все мы, но он также допускал, что в момент спуска затвора он ни за кем уже не наблюдал. Мистер Арчембаулт захотел снизить цену на одну двенадцатую, так как одного из нас в кадре не было. Но твой дедушка заплатил ему полную цену. Он сказал, что за это отвечает семья, а не фотограф.

- А что об этом сказал сам дядя Аделард?

Забавно было то, что даже если ты знаешь ответ на вопрос, ты хочешь услышать его снова. Потому что время проходит, и с каждым разом ответ может быть уже иным, что-то забудется, и где-нибудь всплывут новые подробности. Или этот ответ подтвердит то, что ты надеешься услышать.

- Кому-нибудь удавалось получить прямой ответ от Аделарда? - спросил отец, и, наверное, он сам не ожидал своего ответа на этот вопрос. - Так или иначе, с его слов, что, если он расскажет нам, что на самом деле произошло, нам просто больше не о чем будет говорить, кроме как о работе или учебе, и о чем-нибудь скучном.

- Так он просто ни разу не признался в том, что он присел, чтобы скрыться от объектива, не так ли? - в моем голосе сквозил триумф.

- Так оно и есть, Пол. Он лишь улыбнулся, когда мы спросили его об этом, и больше ничего, а затем он начал говорить о чем-то совсем другом…

Какой-то момент мы сидели молча, каждый со своими мыслями о дяде Аделарде и о фотографии, я предполагаю.

- Где он теперь, папа?

- Кто знает?

Отец отодвинул белую не глаженую занавеску и глянул в окно на трехэтажный дом, стоящий напротив нашего через Шестую Стрит. На бельевых веревках, растянутых между окнами наших двух домов, было развешано белье разных цветов, будто корабельные флаги, одни из них очень яркие и веселые, а другие - блеклые и грустные.

И меня взволновала мысль о том, что мой дядя Аделард был где-то там, в большом мире, за пределами Френчтауна и Монумента.

- Она возвращается, - объявил отец, войдя на кухню и принеся с собой облако целлулоидного аромата, и стукнул ложкой по кастрюле с готовым завтраком, стоящей на столе.

Я подскочил на стуле, оторвавшись от последнего выпуска журнала «Крылья», с нетерпением ожидая подробностей.

- Когда? - спросила мать, отвернувшись от стола, где она занималась моими сестрами-близнецами Ивоной и Иветтой, игравшими ножами, вилками и ложками.

Она?

- Вчера вечером, поздно как обычно, где-то за полночь в дверь Па постучали, - сказал он, качая головой в некотором отвращении. - Розана - это для Вас.

Я понял, что мои уши дурачили меня. В них звучало: «Дядя Аделард возвратился…» - вместо того, что на самом деле сказал отец.

- Бедная Розана, - сказала мать.

Отец фыркнул и пошел к раковине, чтобы помыть руки.

Я не видел тетю Розану, по крайней мере, лет пять, которые являются большим сроком, конечно, когда прожил целых тринадцать долгих бесконечных лет жизни, и, когда мне было восемь - я мог уже и забыть. И я уже почти забыл о ее существовании, сохранив в сознании лишь смутный образ красных губ, блестящих черных волос и одежды, которая искрилась и переливалась, когда она шла по улице. Всякий раз, когда кем-нибудь произносилось ее имя, наступала тишина, и все члены семьи начинали отворачивать друг от друга глаза. В отличие от нее дядя Аделард всегда был предметом любопытства, поводом для разных предположений и открытками, приходящими из мест таких, как Боаз, Айдахо, Биллинг, Монтана, Вакко или Техас. От тети Розаны никаких известий не бывало.

Несколькими днями позже мать послала меня к дому моего дедушки с яблочным пирогом, который она испекла. Обжигаясь пирогом в руках, я неловко локтем постучал в дверь. Моментом позже я оказался дома у моей тети Розаны.

Она стояла на кухне у окна. На ней была фиолетовая юбка и белая блузка. Ее черные, может быть, даже подкрашенные смолью волосы блестели при дневном солнечном свете, ее губы были все такими же пухлыми и красными, краснее даже, чем самый яркий макинтош. А глаза. Какие глаза. Их синева была даже не небесной, и не цвета китайского сервиза моей матери, который она доставала из шкафа только по праздникам. Это была синева на грани слез, и вместе с тем напоминающая отражение неба от озерной глади среди солнечных бликов на верхушках волн.

Бывают моменты, от которых сердце замирает, дыхание останавливается, кровь в венах застывает, время теряет отсчет, а тело провисает между жизнью и смертью. И ты ждешь чего-то такого, что снова вернет тебя обратно в мир реалий, того, чем оказалось мое имя на ее устах:

- Пол. Как ты вырос. Как я рада тебя видеть.

Пирог уже был на столе. А я оказался в ее объятьях. Ее руки сжимали мои плечи, а аромат ее духов окружил нас обоих. Это был пряный, особый запах. Ее груди расплющились о мои плечи, и я не мог дышать. Кровь дико запульсировала в моем теле, и кожа покрылась прохладными пупырышками, а голова закружилась.

- Дай, я посмотрю на тебя, - сказала она, оттолкнув меня от себя, но её руки все еще держали меня за плечи. Мы оба вращались по какому-то непонятному кругу. А мне почему-то не терпелось уйти, убежать, скрывать подальше от ее синих глаз, а также в один момент собрать все, что накопилось в моей памяти и сжечь дотла. А еще мне хотелось петь или писать стихи и прыгать от радости до потолка. Но стоя там, я ничего не делал. Я просто потерял голову.

- Что случилось, Пол? Ты не рад увидеть меня, или тебе нечего сказать?