Роберт Кормер - После первой смерти

Ты спросил: «Что ты хочешь, чтобы я сделал, папа? Что-то связанное с мостом, не так ли, с детьми, удерживаемыми в заложниках?»

И я тебе ответил: «Да, кое-что нужно сделать на мосту, чтобы помочь детям. И мы хотим поручить это тебе. Это важно».

Ты нахмурился. Но в твоих глазах я всё ещё видел рвение. Мне нужно было забыть о том, что ты – мой сын. Я не мог обеспечить тебе никаких гарантий, и я чувствовал, что больше не могу вводить тебя в заблуждение. Когда мы разговаривали с тобой в кабинете, мне казалось, будто бы я веду две беседы, одну с моим сыном, а другую с членом штатного персонала, объясняя задание. Для меня было важно оставаться нейтральным, беспристрастным. На службе своей стране часто приходится так обманывать себя и других.

Я тебе рассказал, что входило в это задание. О том, что тебе было нужно доставить террористам камень, как доказательство того, что их лидер Седат схвачен, что многое для них уже теперь потеряло смысл, что они уже не в том положении, чтобы диктовать свои условия, что лучший выход для них – это переговоры и сдача оружия. Я рассказал тебе о смерти второго ребенка и человека по имени Антибэ.

Сказать, что ты вздрогнул – это не сказать ничего. Это было просто неописуемо. Твои глаза насторожились, встревожились.

«Нам предстоит смертельная игра, Бен», - сказал я. - «И как посыльный, ты окажешься в самом пекле. Камень, который они требуют, может оказаться не тем, что они хотят. Он должен быть доказательством, которое они требуют. Доказательством того, что их лидер сдался. Но это может быть и уловка».

«Какая уловка?» - спросил ты.

«Уловка, которая приведёт в их руки ещё одного заложника. Или уловка, чтобы попытаться выявить наши дальнейшие планы – станем ли мы с ними вести переговоры или нападём на них. Они были осторожны в своём выборе посыльного, который доставит им камень. Мы им предложили разных людей из нашего штата, но они их отвергли. Они сказали, что им нужен непрофессионал».

«Но почему для них так важно, кто будет посыльным, папа?»

«С их точки зрения, есть несколько причин. Во-первых, им нужен тот, кто ещё ни разу не был использован как посыльный – с ними придётся встретиться на мосту, в фургоне или в автобусе. Во-вторых, по возможности, они хотят извлечь из посыльного нужную им информацию. Они знают, что мы можем отправить того, кто окажется дезинформатором или будет обучен искусству рукопашного боя. Они не хотят рисковать, и именно поэтому требуют непрофессионала. Всё же, как они будут знать, непрофессионала мы им послали или нет? Мы им предложили священника, но они сказали, что в рясу может одеться кто угодно. Мы предложили кого-либо из известных личностей, чьё лицо было бы достаточно известно. Они отклонили и это. Они сказали, что мир полон двойников, и что наше агентство может воспроизвести любую известную личность. Тогда я предложил тебя. Своего сына. Они приняли. Кажется, что они подумали, что мальчик твоего возраста не может иметь взрослого двойника. И, я думаю, что они уже знали, как звучит мой голос, когда я сделал предложение. Террорист, с которым мы имеем дело (мы знаем, что его зовут Арткин) сказал мне: «Или ты – великий патриот или невообразимый глупец». На что я ему ответил: «Возможно, что и то и другое вместе взятое». И затем он принял твою кандидатуру».

Снова, тишина. И снова ты ждал. И затем я сказал тебе: «Не исключено, Бен, что они изо всех сил подвергнут тебя сомнению, чтобы определить, кем ты на самом деле являешься и за кого себя выдаёшь. Да, они, конечно, допросят тебя», - ключевым словом здесь должно было быть интенсивно . Пытка – есть такое старомодное архаичное слово. Сегодня мы избегаем этого термина. Имеются и другие термины: интенсивный допрос, методологическое вмешательство и т.д.

«Но это понятно», - сказал ты. - «Ты говоришь, Папа, что я – сама невинность, что я ничего не знаю. Так что вообще я смогу им рассказать?»

И тут зазвонил телефон. Я часто взвешиваю, как этот звонок сумел изменить нашу жизнь. Звонившим был офицер связи из Вашингтона (округ Колумбия), он сообщил мне время, выбранное для атаки на мост. 09.30 по военному времени. Девять тридцать утра – гражданское время. Я слушал и сделал пометки в блокноте, лежащем у меня на столе. Я старался не говорить громко о времени, так чтобы ты не смог это расслышать. Я отвечал на важные вопросы, не формулируя их правильным образом, и уверил связь, что мы готовы действовать. Специальные подразделения ждали команду.

Я положил трубку на аппарат и вдруг увидел, что твои глаза были на панели моего стола.

Ты увидел время, которое я записал?

Это произошло в тот момент, когда я должен был позвонить, чтобы тебя отстранили от миссии посыльного, отменили назначенную акцию. Мне надо было позвонить в Вашингтон и сообщить, что я изменил своё решение.

Но какую-то минуту я колебался, а затем открылась дверь, в помещение вошли другие офицеры, и рабочая суета увлекла нас в поток, уносящий нас в горячую точку террора.

В комнате холодно.

Система отопления работает хуже, чем даже когда здесь учился я.

Когда человек по имени Арткин сказал: «Или ты – великий патриот, или невообразимый глупец», - он точно знал, кем и чем был я. Так же, как и я, точно знал, кто он, и как далеко он зайдёт. Мы уже знали друг друга через пропасть времени и пространства, хотя раньше мы никогда и не встречались.

Мы проехали мимо военных машин к мосту. Мы с тобой сидели на заднем сидении, между нами сел полковник, чьё имя не имеет для нас значения. В тот момент, когда ты вышел из моего кабинета, в умах Иннер Дельта ты перестал существовать как мой сын. И я знаю, что это было необходимо, чтобы также и для меня ты прекратил существовать как мой сын на протяжении этого критического состояния. Я подумал о твоей матери. По крайней мере, в Вестоне она могла чувствовать себя в безопасности. Я сказал себе, что всё должно пройти хорошо. И мне стало интересно, наберусь ли когда-нибудь храбрости, рассказать ей об этой ночи, о твоём участии и о своей роли во всём этом. «Всё должно пройти хорошо», - снова я сказал себе. Арткин получит камень, который ты принесёшь. Он также почувствует, что ты именно тот, за кого себя выдаёшь, что ты, Бен – сам воздух невиновности, что не сможет отрицать даже такой человек как Арткин. Однако неизбежно возникал вопрос: причинит ли он тебе боль? Может быть. Немного. Но я не полагал, что боль будет чрезмерной. Люди, подобные Арткину, не используют такие процедуры для удовольствия, будучи жестокими. Они профессиональны – такие же, как и я – профессионал в своём деле. Целесообразность – это правило.

Я глянул на тебя в машине, Бен – быстро, мельком, и увидел твоё бледное лицо и лоб, собравшийся складками от напряжения. Мне надо было воздержаться от того, чтобы через сидящего между нами полковника, как обычно, для поддержки хлопнуть тебя по плечу. Ты глянул на меня, кинув короткий боковой взгляд. Я поймал в нём проблеск доверия и решительности. Взгляд, который сказал мне: «Я не подведу тебя, отец».