Роберт Кормер - Наше падение

А Керен все продолжала спать.

Уже не только дурной запах, ужасная вонь, а уже сам дом не на шутку беспокоил Джейн. Она начала стараться держаться подальше от дома, находя причины удалиться. Иногда после посещения больницы она садилась на автобус, чтобы добраться до центра Викбурга, а затем бродила по торговому центру, чтобы убить время. Она заходила то в один, то в другой магазин, примеряла куртки и юбки, садилась за столик в кафе и выпивала стакан другой лимонада или «Колы». В магазинах она проводила не слишком много времени и не задерживалась, присаживаясь на пластиковые скамейки, разбросанные вокруг фонтана, чтобы не возникало не нужных ей знакомств с бродягами и бездомными. Дома она быстро переодевалась и уходила, чтобы побродить по улицам квартала или просто молча посидеть на заднем дворе. Она больше не искала себе компанию для общения с соседскими девчонками, потому что у нее больше не было настроения вести светские беседы, с кем бы то ни было, или просто болтать об одежде, макияже, кино и телесериалах. Ей хотелось быть писателем, художником или музыкантом, чтобы иногда затеряться в каком-либо виде творчества, чтобы выразить все накопившиеся в ней чувства и эмоции. Какие эмоции, и какие чувства? Она чувствовала, что дурачила себя, будто какие-либо эмоции были не присущи ей вообще. Ей казалось, что внутри она мертва, пуста, будто корабль, застоявшийся в порту в ожидании, что его загрузят. Чем? Она не знала.

Однажды вечером отец созвал всю семью. Он не объявлял специального приглашения, а лишь аккуратно дал всем знать, что после ужина нужно собраться в гостиной. Он сел в кресло боком к камину и нахмурился. Джейн подумала, что, возможно, у него головные боли, потому что его руки продолжали терзать морщины на лбу.

— Я собираюсь кое-что сказать, — начал он. — Моя речь будет короткой. Но мы с матерью чувствуем, что именно это вы должны услышать.

Если в этом проекте была мать, то это значило, что речь была предназначена лишь для двоих — для нее и ее брата Арти.

— Мы не можем делать вид, что в нашем доме не происходило актов вандализма, — начал он. Его голос был напряжен, будто целый день только то и делал, что пытался перекричать бушующий ветер. — Но мы продолжаем жить — здесь, в этом доме. Оставляя все случившееся за спиной, мы не будем делать вид, будто бы ничего не произошло, но нужно смотреть вперед, а не назад. Мы также не можем забывать, что Керен лежит в больнице. В… — его голос задрожал, и он пропустил слово «кома», затем, немного помолчав, он продолжил: — Мы должны ей сочувствовать, думать о ней, молиться и навещать ее. То, что мы все делаем, и что будем продолжать делать. Но мы сами также продолжаем жить. Мы больше не можем никому позволить над собой издеваться, и не допустим, чтобы кто-либо портил нам жизнь.

Он глубоко вздохнул и остановился.

— Теперь позвольте сказать то, о чем мы старались не говорить. О тех, кто разгромил наш дом — о них. Мы не знаем, что побудило их это сделать, и почему они выбрали именно наш дом. Все, в том числе и полицейские, считают, что это происшествие не носило направленного против нас характера, и мы сами не чувствуем, что именно мы должны были стать целью подобного покушения. Это не было нападение, организованное именно на нас, на нашу семью. Мир полон ненормальных, психически неуравновешенных людей, и кому-то из них попросту приспичило напасть на какой-нибудь дом и сотворить подобный ужас. Мы не можем отрицать произошедшее, но все уже позади. Напавшие на наш дом проявили неслыханный героизм, создав весь этот ужас и испортив нам жизнь. Да, Керен в больнице, но она выжила, и врачи дают оптимистические прогнозы о ее восстановлении и возврате в жизнь. Полиция согласна с тем, что она явилась случайной, неумышленной жертвой. Потому что нападение было на дом, а не на нее и не на нас. У нас есть надежда на то, что все это останется позади…

Речь была смелой, богатой определениями и заявлениями, после которых Джейн захотела подбежать к отцу, обнять его и поцеловать.

Затем продолжилась рутина их дней и вечеров. Отец, проведя целый день на работе у себя в офисе, приезжал в больницу, где также просиживал долгие часы. По выходным он больше не приходил на поле для гольфа. Мать же приезжала в больницу по утрам и просиживала там до вечера. Она была ураганом бурной деятельности, металась между домом и больницей, успевая при этом прибрать в доме, постирать, приготовить ужин, изредка найдя минуту, чтобы сесть и передохнуть. И Джейн задумывалась: «Разве это нормально? И что вообще можно считать нормальным?»

Сама Джейн много времени стала проводить вне дома. Иногда, найдя свой дом заброшенным и пустым, вместо того, чтобы сесть на автобус и прокатиться в Викбург, она переодевалась в шорты и футболку, зашнуровывала свои старые кроссовки и выходила на улицу, чтобы пробежаться, стараясь не попадаться на пути у велосипедистов, и игнорируя детей, свистевших и что-нибудь выкрикивающих ей вслед, или пытающихся согнать ее с тротуара. Они для нее были «щенками». Но их она предпочитала тишине заброшенного дома.

— Хелло, Джейн.

Она прервала пробежку и подняла глаза. Майки Лунни оторвал от головы свою бейсболку.

Тяжело дыша и радуясь передышке, Джейн расправила плечи. Она не слишком увлекалась спортом, разве что в последнее время.

— Хай, Майки, — неуверенно пробормотала она.

Каждый раз, как кто-нибудь смотрел прямо на него, глубокий румянец тут же заливал его лицо.

— Кажется, пора сажать помидоры? — спросила она.

— Тридцатого мая, — вдруг заговорил он с серьезностью профессионального агронома. — Раньше не стоит, слишком рано. Именно здесь — в Новой Англии.

Он будто колебался, затем пнул что-то невидимое на земле.

— Как Керен, — спросил он. — Давно собирался спросить, но не хотел вмешиваться.

— Она все еще в коме, — ответила Джейн. Убедившись, что ее ответ не шокировал его, она продолжила: — Она не страдает, Майки, и ей уже не так плохо.

— Надеюсь, что она скоро выйдет из комы, — сказал он, продолжая пинать что-то невидимое.

И будто это было предначертано судьбой: подошел Эймос Делтон. Как всегда его руки были заняты книгами, и как всегда он не смотрел, куда идет.

— Эй, Эймос, — импульсивно спросила Джейн. — Что ты читаешь?

Эймос послал ей замученный взгляд, будто встреча лицом к лицу для него была опасна.

— Почему тебе так надо это знать? — спросил он в ответ.

— Просто интересно.

— Я не слишком много читаю с тех пор, как мы приобрели телевизор, — сказал Майки.

«Странно», — подумала Джейн. — «Телевизор стал обычной вещью сорок-пятьдесят лет тому назад».

— Телевидение — это для слабоумных, — сказал Эймос, и у него на лице появились средневозрастные морщины.