Питер Джеймс - Убийственно красиво

— Желаете, чтобы я снова заклеил вам рот, миссис Брайс?

Келли перекатилась на живот, замерла в неподвижности, истерически всхлипывая. Том чувствовал себя беспомощным, бесполезным калекой, абсолютно, абсолютно никчемным. Наверняка можно что-нибудь сделать. Что-нибудь. Господи, хоть что-нибудь!..

От боли в мочевом пузыре он уже не мог связно думать, голова раскалывалась пополам. Луч фонаря передвинулся, и Том при этом разглядел сотни цилиндров темного цвета, составленных от пола до потолка, огромные безобразные баки. На многих этикетки: «Опасно!» В помещении было холодно. В ледяном воздухе стоял легкий кислый запах.

«Где мы, черт возьми?»

— Ох, Том, пожалуйста, сделай что-нибудь! — взвизгнула Келли.

— Вам нужны деньги? — крикнул Том мужчине. — Этого вы хотите? Я наскребу, сколько смогу.

— То есть желаете подписаться?

— Подписаться? — переспросил Том, радуясь, что в конце концов получил хоть какой-то ответ на вопрос.

Надо вовлечь гада в беседу, урезонить, постараться выяснить…

— Хотите подписаться на просмотр фильма о себе и своей жене? — Американец рассмеялся. — Богатая мысль!

Том чуть-чуть воспрянул духом.

— Да. Все, что угодно, сколько скажете!

Луч вновь посветил ему прямо в глаза.

— Ничего не понял, дерьмовая задница, да? Как собираешься на себя смотреть?

— Я… не знаю…

— Ты еще глупей, чем я думал. Хочешь заплатить деньги, чтобы посмотреть, как вместе со своей пустоголовой сучкой-женой превращаешься в хладный труп?

Рой Грейс, ведя свою «альфу», висел на телефоне в режиме нон-стоп, делая один звонок за другим: справился об Эмме Джейн, опросил о продвижении дела каждого члена команды по очереди, подгоняя их до предела возможности.

Он ехал на восток по прибрежной дороге, оставив позади изящные фасады эпохи Регентства в Кемптауне, сменившиеся открытыми полями; держась высоко над утесами, проехал мимо огромной неоготической громады Роудин-скул [33] Роудин-скул — одна из известнейших частных привилегированных женских школ близ Брайтона. , мимо приюта Святого Дунстана для слепых в стиле ар-деко.

Завтра вечером в 21.15.

Время лазером пронизывало сознание, присутствуя в каждой мысли, приходившей в голову. Сейчас понедельник, 10.15. До трансляции всего тридцать пять часов — хотя Брайсов могут убить гораздо раньше. Насколько раньше?

Джейни Стреттон задержалась с котом у ветеринара, опоздав на вечернее свидание в половине седьмого, и вышла из клиники как минимум без двадцати восемь. Между семью сорока и приблизительно четвертью десятого, когда Том Брайс, по его утверждению, видел ее на экране компьютера, она была убита, и видеозапись убийства демонстрировалась клиентам. Если убийцы придерживаются такого же расписания, возможно, возьмутся за дело завтра вечером около половины восьмого. Остается чуть больше тридцати трех часов.

И пока никаких живых ниток.

Тридцать три часа — вообще не время, черт побери.

Тут он позволил себе на миг усмехнуться, вспомнив про Кэссиана Пью в больнице. Ирония судьбы. Невероятная случайность. Тот факт, что это позабавило Элисон Воспер, показывает ее с неожиданной стороны — с человеческой . А еще один факт — конечно, нехороший, но уж тут ничего не поделаешь — заключается в том, что он сам ничуточки не огорчен и совсем бедняге не сочувствует.

Жалко ни в чем не повинного водителя такси, но не маленький кусок дерьма по имени Кэссиан Пью, приехавший в Брайтон, получив повышение, с решительным намерением отнять у него кусок хлеба. Проблема окончательно не разрешилась, но, по крайней мере, отсрочилась при такой травме.

Грейс проехал через красивый исторический пригород Роттингдин на скалистой вершине утеса, вдоль по серпантину, вверх, вниз, снова вверх, мимо беспорядочно расползшегося во все стороны послевоенного пригорода Солтдин, добрался до Писхейвена неподалеку от дома Гленна Брэнсона и места обнаружения трупа Джейни Стреттон.

Свернул с берегового шоссе в лабиринт крутых улиц, тесно застроенных маленькими, отдельно стоящими домиками и бунгало, тормознул рядом с одним из них — крошечным, убогим, возле которого находился старый обшарпанный фургон-автоприцеп.

Напоследок позвонил Норману Поттингу, который, похоже, сильно продвинулся в поисках поставщиков серной кислоты; высосал еще две банки «Ред булл», проглотил еще две таблетки «ПроПлюс», пошел по короткой дорожке, обрамленной садовыми гномами, поднялся на веранду мимо неподвижных ветряных колокольчиков, нажал кнопку звонка.

Крошечный жилистый мужчина далеко за семьдесят, отличавшийся вовсе не отдаленным сходством с вышеупомянутыми гномами, отворил дверь. У него была козлиная бородка, длинные седые волосы, забранные в конский хвост. Одет в восточный халат, грубые хлопчатобумажные штаны, на шее на золотой цепочке египетский амулет «ангх». Он многословно приветствовал Грейса писклявым тонким голосом, переполненный кипучей энергией, схватил его за руку, радостно глядя, как на давно пропавшего друга.

— Суперинтендент Грейс! Как рад вновь видеть тебя так скоро!

— И я тоже, друг мой. Извини за опоздание. — Всего неделю назад Грейс в последний раз обращался к его услугам.

Тогда Фрейм, без сомнения, помог спасти жизнь невинного человека.

Гарри Фрейм пожал ему руку с силой, не соответствующей ни его возрасту, ни размерам, и уставился на него пронзительными зелеными глазами.

— Чему на сей раз обязан таким удовольствием? Заходи!

Грейс вошел следом за Фреймом в узкий коридор, освещенный маломощной лампочкой в абажуре с морскими мотивами, а оттуда в гостиную с полками, заставленными моделями судов в бутылках. Жилище состояло из трех мрачных смежных комнаток, обставленных мягкой мебелью с салфетками на спинках, с выключенным телевизором, круглым дубовым столом у окна, окруженным четырьмя деревянными стульями. Грейс, как при каждом визите, обратил внимание на старомодную гравюру с изображением коттеджа Энн Хэтауэй [34] Хэтауэй Энн — жена Уильяма Шекспира, дом которой сохранился и ныне превращен в музей. и на афоризм в рамке, гласивший:

«Разум, однажды расцветший, не вернется более к изначальному ничтожеству».

— Чаю?

— Нет, спасибо, — отказался Грейс, хотя с удовольствием выпил бы чашку. — Страшно тороплюсь.

— Жизнь не скачки, дорогой суперинтендент, а танец, — заявил Гарри Фрейм слегка укоризненным тоном.

— Запомню, — усмехнулся Грейс. — На летнем балу приглашу тебя на медленный вальс. — И уселся за стол.

— Итак? — спросил Гарри, сев напротив. — Ты, случайно, явился сюда не по поводу несчастной молодой женщины, на прошлой неделе найденной мертвой в Писхейвене?