Стивен Миллхаузер - Метатель ножей

Признаться, точное число наших театров остается загадкой – постоянно появляются новые, а кроме того, множество небольших трупп перемещаются из зала в зал, не имея основной или постоянной сцены. Сами мастера могут давать представления в одном зале или в нескольких одновременно. По общему мнению, в течение года во всем городе действуют более восьмисот театров; не бывает дня, когда нельзя посетить около сотни спектаклей.

Несмотря на обширную литературу о театре самодвижущихся кукол, истоки его теряются во мгле. Различные авторитеты в качестве факторов, повлиявших на формирование театров, приводят любые примеры часового мастерства – от певчих птиц Герона Александрийского [ 4 4 Герон Александрийский (приблизительно I в. н. э.) – древнегреческий ученый, в своих работах систематизировал античные знания в области прикладной механики. Его собственные изобретения широко использовались в механических игрушках. ] до утки Вокансона [ 5 5 Жак Вокансон (1709-1782) – французский механик, создатель ряда сложных автоматов с часовым механизмом (утка, флейтист), а также механического шелкоткацкого станка. ]; историки не упускают также случая отдать дань искусству Византии. Некоторые ученые даже вручают сомнительные лавры мухе Иоганна Мюллера [ 6 6 Иоганн Мюллер из Кенигсберга (Региомонтан, 1436-1476) – немецкий астроном и математик, основатель одной из первых европейских обсерваторий, автор первых печатных астрономических таблиц и ряда трудов по тригонометрии. Легенда о железной мухе и деревянном орле, которые якобы были сконструированы в нюрнбергской лаборатории Региомонтана, дошла до нас в изложении Пьера де ла Раме (Рамуса, 1515-1572), французского гуманиста, философа, логика и математика. ], способной, как утверждает легенда, сесть на руку по очереди всем гостям в комнате, а затем вернуться к своему создателю.

Правдивость подобных сказок еще требуется доказать; более того, они вовсе не проясняют генезиса нашего собственного, более изысканного искусства, не только превосходящего грубые образы легенд, но к тому же полностью объяснимого и доказуемого. Согласно одной теории, самые первые наши часовые ремесленники – о которых, по общему признанию, мало что известно, – испытали на себе прямое влияние искусства кукольных домов средневекового Нюрнберга: гипотеза, определенный вес которой придают церковные реестры, подтверждающие, что четырнадцать наших предков – родом из Нюрнберга. Достоверно известно, что долгое время в нашем городе вполне независимо от театра механических кукол процветало искусство миниатюры.

В каждом доме найдется корзинка из вишневой косточки или тролль из персиковой; также широко известен наш роскошный Зал миниатюр в Городском музее. И все же я не соглашусь с утверждением, что дело именно в наших восхитительных миниатюрах, обнаруживающих значительные отличия от театра механических кукол. В музее можно увидеть такие чудеса искусства миниатюристов, как ковчег, вырезанный из вишневой косточки, с тридцатью парами четко различимых животных, а также Ноем и его сыновьями; или вырезанный из дюймовой щепки самшита и выставленный под увеличительным стеклом зимний дворец Гогенцоллернов [ 7 7 Династия бранденбургских курфюрстов (1415-1701), прусских королей (1701-1918) и германских императоров (1871-1918). ] с подстриженным парком, сливовым садом и множеством комнат, где стоят более трехсот точных копий предметов мебели. Но человек, восторгающийся мастерством подобных миниатюрных творений, не может не заметить, что они отличаются от нашего кукольного театра. Во-первых, хоть он и называется театром миниатюр, эти шестидюймовые фигурки, придающие такое очарование нашей жизни, – настоящие гиганты по сравнению с подлинными шедеврами искусства миниатюры.

Во-вторых, искусство миниатюры по сути своей безжизненно, это искусство неподвижности, в то время как механические куклы с точки зрения живости движений превосходят все на свете. Говоря все это, я не имею намерения отрицать любые взаимосвязи между миниатюрами из наших музеев и тонкими внутренними структурами – часовыми душами – наших механических кукол.

Происхождение нашего искусства неясно, четкие тропы его развития проследить сложно, однако в отношении тенденции, наблюдаемой в течение продолжительного периода его выдающейся истории, сомнений не существует. Тенденция сводится ко все возрастающему мастерству в имитации жизни. Шедевры часового искусства восемнадцатого века из наших музеев не лишены своего обаяния и красоты, но с точки зрения совершенства движений они не могут состязаться с сегодняшними изделиями. Искусство развивается с такой скоростью, что даже наши двенадцатилетние ученики искусностью своей превосходят ранних мастеров, ибо способны создавать кукол, умеющих производить более пятисот отдельных движений; общеизвестно, что наши мастера последних двух поколений добились от своих кукол всех движений, на какие способен человек. Поэтому трудности механического свойства, присущие нашему искусству, были решены и побеждены.

Однако природа нашего искусства такова, что механическое в нем тесно переплетается с духовным. Именно великолепие нашего часового искусства позволило мастерам целиком выразить красоту живой человеческой формы. Каждый жест человеческого тела, каждый оттенок эмоции, что отображается на человеческом лице, фиксируется подвижными фигурами и чертами наших миниатюрных кукол. Некоторые даже утверждают, что лица этих блестяще спроектированных созданий способны изображать некие глубокие и сложные чувства, на отражение которых ограниченной человеческой мускулатурой нечего и надеяться. Тем, кто винит наше искусство в чрезмерном расчете на хитроумность механики (ибо у нас имеются и критики), неплохо бы подумать о взаимосвязи физического и духовного и спросить себя: разве самые поэтичные чувства души человеческой смогли бы существовать без прозаической поддержки нервной системы?

Таким образом, искусство наше по сути своей подражательно; и каждый его успех есть новое покушение на владения самой жизни. Зрителей, впервые увидевших наш кукольный театр, потрясает и даже пугает его жизнеподобие. В самом деле, фигуры словно думают и дышат. Но упоминая подражательное или же иллюзионистское направление нашего искусства, спешу заметить, что реализму, о котором я говорю, не следует приписывать узость и ограниченность, которые затопляют и мертвят нашу литературу. Это реализм методов, ни в коем случае не уничтожающий чуда. Здесь пролегает первая из всех традиционных границ между Детским Театром и театром истинным. В Детском Театре вы найдете столько ведьм, драконов, призраков и шагающих деревьев, сколько требуется, чтобы воспламенить фантазию самого неугомонного мечтателя; но все это, прошу извинить за парадокс, – настоящие ведьмы, настоящие драконы, настоящие призраки и настоящие шагающие деревья. В этих фигурах все ресурсы часового мастерства брошены на точное, безупречное изображение невозможного. Реальное рождает нереальное. Подражание фантастическому, скрупулезное изображение созданий, что отличаются от настоящих единственно своим несуществованием. Но даже взрослый театр ни под каким видом не следует оценивать с точки зрения смехотворных банальностей нашей так называемой реалистической литературы. Ибо и здесь можно отметить огромное притягательное разнообразие театральных форм, что рождались вместе с зарождающимся искусством часовых механизмов и ограничены лишь особой природой самого искусства. Будучи искусством бессловесным, оно целиком строится на тонкой выразительности жеста – мнимое ограничение, которое под руками наших мастеров становится средством достижения величия. Ибо спектаклям, что идут от двадцати до сорока минут и сопровождаются необходимыми музыкальными эффектами, одна лишь музыка и требуется, чтобы выразить невыразимое и придать глубочайшим порывам человеческого духа отчетливую и устойчивую форму. Поэтому одни драмы напоминают балет, другие пантомиму, а третьи – немое кино; и все же это целиком их собственные формы, богатые, как сама фантазия, однако выдающие тайное родство друг с другом.