Стивен Миллхаузер - Метатель ножей

Как бы ни были преувеличены или запутаны присутствием актеров и каскадеров некоторые оценки, ясно одно: парк был призван пугать и шокировать. Многие посетители просто уходили в ярости и отвращении. Но многие оставались и беспокойно бродили, заглядывая в арки, задерживаясь в темных аллеях, точно боясь быть пойманными, а другие с готовностью отдавались непомерным и сомнительным радостям. Именно эту готовность, это освобождение от пут верхних уровней, видимо, и поощрял новый парк – отсюда значимость «Маскарадных Павильонов», которые, добавляя красок и юмора, служили и более серьезной цели, давая людям шанс надеть новую личину. Парк нарочно раскрывался серией соблазнов; публике постоянно предлагалось заступить за черту, так тщательно обозначенную в других творениях Сараби. Жалобы шокированных посетителей вызвали два полицейских расследования, и оба ни к чему не привели, хотя критики указывали, что у Сараби имелось более чем достаточно возможностей скрыть истинную природу своих развлечений и что старший следователь, в любом случае, прежде заведовал американскими горками в верхнем парке – обвинение, которое так и не было доказано.

Перед лицом подозрительных и противоречивых показаний неясно, как оценивать многочисленные отчеты свидетелей – в том числе, пугающие отзывы о «Доме Ужасов», настолько страшном, что доводил посетителей до приступов истерических рыданий, или о зеркалах комнаты смеха, где посетителям являлись голые тела в непристойных позах. Говорили о представлениях в дыму, где метатель ножей протыкал запястья женщины в блестках на вертящемся колесе, а шпагоглотатель вытаскивал из горла окровавленную шпагу. Рассказывали об аттракционах столь бешеных, что пассажиры падали в обморок или сходили с ума, или о «Доме Эроса», полном криков ужаса и экстаза. Имеются отчеты о сомнительных эротических зрелищах во «Дворце наслаждения», где посетительницы парка на специальных ремнях якобы падали через люки в шестидесятифутовые прозрачные стеклянные колонны, что располагались в огромном зале, забитом мужчинами и женщинами в масках; они кричали и аплодировали стремительному, но подстрахованному ремнями полету, что вздувал юбки и платья над бедрами – эротическое представление, в котором, говорят, зрители наблюдали зловещую красоту падения двух или трех десятков женщин, с воплями летевших в зал, залитый красными, синими и зелеными огнями.

Рассказывали о «Прыжке влюбленных», где несчастливые парочки сковывались запястьями и прыгали к смерти перед толпами, что стояли за бархатными канатами; о «Горках самоубийц», где вагончик на высшей точке сходил с рельсов и разбивался, нырнув в темноту. Поговаривали о «Дворце статуй» с лабиринтом маленьких комнаток, где копии знаменитых классических изваяний якобы удовлетворяли невыразимые желания. Ходили тревожащие слухи о диковинных миниатюрах – например, о «Восточном дворце» размером с детский кубик, с буквально сотнями палат, коридоров, лестниц, темниц и скрытых ниш и пятью тысячами фигур, различимых лишь под лупой и изображавших более трехсот вариаций сексуальных пристрастий. Рассказывали и об искусно сделанной микроскопической модели самого парка «Эдем», вырезанной из бука, где с предельной тщательностью были изображены все уровни – от праздничных верхних мостов с аттракционами, духовыми оркестрами и экзотическими деревушками до самых запрятанных помещений темнейших дворцов наслаждения в чернейших глубинах нижнего уровня, с тридцатью тысячами фигур в точно подмеченных позах; говорили, что весь макет умещался под серебряным наперстком. Даже если принять во внимание все преувеличения, – кто мы такие, чтобы постигнуть «Детский замок», где девочки десяти-одиннадцати лет, говорят, бродили по коридорам в костюмах турецких наложниц, парижских проституток и знаменитых куртизанок, завлекая маленьких мальчиков и девочек в тайные комнаты? Кто мы такие, чтобы размышлять о глубоких шахтах наслаждений – извивающиеся демоны, корчась, звали посетителей прыгнуть туда, – или о «Тоннеле экстаза», «Доме крови», «Путешествии к радостям неземным»? Из этих и подобных сообщений, сколь ненадежными бы ни были они, становится очевидно, что новый парк стимулировал предельное насилие и нес в себе зачатки темных стремлений. Но сам парк не казался опасным; опасность таили аттракционы и дворцы удовольствий, но не прогулочные аллеи и тропинки, где толпа в маскарадных костюмах никогда не переходила за рамки, и откуда патрули в масках выводили нарушителей спокойствия и бросали в темницы на солому.

Одним из самых тревожных развлечений нового уровня, который вскоре получил название «Дьявольского Парка», стали публичные самоубийства, якобы наблюдавшиеся многими посетителями, хотя некоторые считали, что это подделка, разыгранная специально обученными актерами. Даже большинство, уверенное в реальности самоубийств, делилось на два лагеря: одних возмущали моральные аспекты, другие заявляли о том, что называли правом на самоубийство.

Дело перешло в критическую стадию после эффектной гибели шестнадцатилетней Анны Стански – бруклинская студентка переоделась мужчиной в шляпе пирожком, пробралась через турникеты на вершину нового «Прыжка влюбленных», сорвала шляпу, поднесла к волосам спичку и, пылая, прыгнула с обрыва, не успели ее остановить – как раз в тот момент, когда служитель сковывал запястья женщине под тридцать и мужчине с волнистыми седыми волосами. Пламенную гибель Анны Стански наблюдали сотни посетителей, и многие видели ее на площадке с вывернутыми руками и сломанной шеей; об инциденте на следующий день сообщили все крупнейшие газеты страны. Администрация парка, вынужденная защищаться, доказывала, что Анна Стански была девушкой нервического склада и долгое время страдала маниакальной депрессией; те, кто обвиняет парк в росте публичного суицида, теперь находятся в странном положении, ибо должны признать, что самоубийство Анны Стански в действительности спасло две жизни, поскольку скованные любовники решили не прыгать; и парк несет за ее смерть ответственность не более, чем мэрия Нью-Йорка ответственна за смерти тех, кто чуть не ежедневно бросается с мостов и небоскребов. Критики тут же откликнулись: следует различать Нью-Йорк и аморальные «развлечения», активно поощряющие самоубийство; другие же, насмехаясь над аргументом насчет спасения жизней, вопрошали, не являлись ли так называемые любовники актерами, нанятыми для разжигания страстей толпы. Эти насмешки защитники парка обратили против обвинителей, доказывая, что если любовники были актерами, тогда парк нельзя обвинять в поощрении самоубийств; они утверждали также, что по сравнению с количеством случайных смертей, имеющих место во всех парках развлечений и покорно учитываемых как одна из составляющих риска, число самоубийств в парке Сараби, срежиссированных или реальных, незначительно и неважно, несмотря на нелепое внимание к ним противников парка, чьим настоящим врагом является не суицид, но сама свобода. Этот инцидент вскоре затмили пожар в отеле на Брайтоне, где погибли четырнадцать человек, и убийство мелкого вымогателя Джамбаттисты Салерно в ресторане «Дары моря» на Набережном проспекте.