Елена Чернышева - Ремиссия

— Надя.

— Вот и спрашивай у Нади!

— Миш, но хоть что-нибудь сделать можно?

— Да, конечно, и на следующей неделе я его положу. И буду готовить к операции.

— Мишань, ну скажи мне все-таки…

— Все, Дима, меня больные ждут.

— Ну, ладно… На том спасибо.

— Да не за что. Подожди еще благодарить. Пока…

— Бывай, — грустно выдохнул Дмитрий.

Положив трубку на рычажок, врач взял со стола два рентгеновских снимка и посмотрел их на свет. Поморщился. Ему решительно не нравилось то, что он видел. Тяжелый случай. Запущенный. У этих молодых работяг-карьеристов всегда так… Много — нервничают и питаются не вовремя. А к врачу не обращаются, пока не становится совсем плохо… То есть — совсем поздно.

Михаил Львович Дворецкий очень не любил лечить безнадежных больных. Потому, что не терпел никакой бессмысленной работы. И Олега Говорова он согласился положить к себе в отделение только потому, что об этом просил его Дима Савченко, лучший друг школьных лет. Правда, с тех пор прошло много времени и они едва ли три раза в год созванивались, на новый год и в дни рождения друг друга… Но Михаил Львович не умел отказывать друзьям. Даже бывшим.

Олег в автомобиле, едет по улицам Москвы.

Видит церковь. Останавливается, выходит из машины. Идет к церкви.

Возле церкви — толпа нищих: старухи, старики, бомжи, грязные дети, женщины с опухшими от алкоголя лицами и с пищащими младенцами на руках. При виде хорошо одетого мужчины, дружно начинают канючить:

— Подайте ради Христа! Помоги вам Боже! Дай вам бог здоровья! Подайте копеечку, на хлеб!

Олег вытаскивает из кармана мелочь, начинает раздавать, стараясь побыстрее от них отделаться.

В стороне от остальных стоит нищий старик, будто мумия, закутанный в какие-то рваные тряпки. Даже все верхняя часть его лица закрыта тряпкой, видны только подбородок, покрытый седой щетиной, и рот. Старик не просит, не толкается среди других, а словно ждет. Олег, проходя мимо него, протягивает ему руку с несколькими монетами. Старик вдруг быстро и цепко хватает его за руку, за запястье. Олег, с брезгливой миной, пытается вырваться, но нищий держит его очень крепко.

— Ты чего, дед? Очумел? А ну, пусти! — возмущенно бормочет Олег.

— Успокойся. Я знаю, как тебе помочь, — проникновенно звучит мягкий, бархатистый, необыкновенно красивый голос нищего.

— Пусти, дед. Ничего ты не знаешь, — уже менее агрессивно говорит Олег.

— Я знаю. Ты болен. Ты очень болен. В твоем теле поселилась смерть.

— Господи, — опешивает Олег. — Неужели я так хреново выгляжу?

— Еще нет. Но очень скоро… Я чувствую смерть в тебе. И я знаю, как тебе помочь. Я открою тебе секрет. И ты им воспользуешься, когда смерть будет стоять у твоего порога, а муки твои станут нестерпимы… Ты еще слишком молод, чтобы умирать. Ты должен меня послушаться.

— Как же ты красиво, дед, говоришь! Высшее образование, наверное, есть, да? А стоишь на паперти. Ладно, сколько тебе дать денег? Сколько этот твой секрет стоит? Я сегодня добрый… Только не слишком жадничай, а то вообще ничего не дам!

— Оставь себе свои деньги. Или отдай их в церкви, слугам Божьим за свечки и за молитвы… Он ведь не помолятся бесплатно… А мне твои деньги не нужны. Только послушайся меня и спаси свою жизнь, вот и все… Ты слишком молод, чтобы умереть. Ты слишком силен, чтобы страдать.

Голос нищего действует на Олега завораживающе. Он стоит и слушает, а нищий продолжает сжимать его руку в своей и тихо-тихо говорит:

— Когда смерть подступит к тебе вплотную, когда ты ощутишь ее холод в сердце, когда боль твоя станет невыносимой, обратись к Сатане, покровителю страдальцев, отцу мудрости, и скажи вслух: «Возьми вместо меня другого». И отдай ему того, кто связан с тобой кровным родством. И ты спасешься… Страдания отступят… Смерть отпустит тебя…

Олег удивленно моргает и медленно произносит:

— Вот как? К Сатане, значит, обратиться?

— Отец мудрости поможет тебе.

— А может, я боюсь дьявола-то?!

— Смерть и боль, ниспосланные тебе Господом, как испытание, страшнее… Откажись от Господнего послания, прибегни к помощи всеми забытого Бога, и Князь Тьмы вознаградит тебя! Он избавит тебя от болезней, от мук, даже сама смерть отступит перед его могуществом. Только скажи: «Возьми другого вместо меня». И назови имя того, кто связан с тобой узами крови. Впрочем, можешь даже не называть… Тогда Князь Тьмы выберет сам. И ты будешь избавлен…

— Нет, честное слово, ты наверняка бывший профессор! Уж очень складно говоришь. Пусти, — Олег решительно выдергивает руку, и на этот раз нищий отпускает его.

Олег достает бумажник, вытаскивает пятьдесят рублей и протягивает нищему.

— Мне не нужны твои деньги, — спокойно отвечает нищий.

— Ну, мое дело — предложить. А ты — как хочешь.

— Ты запомнил слова?

— Запомнил, запомнил… Успокойся, дед!

Олег направляется к церкви, потом вдруг останавливается, смотрит на часы, махает рукой и поворачивается к своей машине.

Нищий с улыбкой следит за ним.

Квартира Говоровых.

Олег в ванной моет руки. Обращает внимание на странное пятно на запястье — на той руке, за которую держался нищий. Пятно темное и абсолютно круглое. Нахмурившись, Олег трет щеточку об мыло и затем — мыльной щеточкой по пятну. Пятно не смывается.

— Что за черт! — громко восклицает Олег.

В ванную заглядывает Надя, жена Олега, интеллигентного вида женщина лет тридцати.

— Что случилось, Олежек?

— Пятно!

— Где?

Олег протягивает жене руку с пятном.

— Сегодня один чокнутый нищий вцепился мне в руку. Наверное, это синяк. Я-то думал, просто грязь от его поганых пальцев, но оно не отмывается…

— Для следа от пальца оно слишком симметричное. Наверное, ударился обо что-нибудь и не заметил. Олежек, я приготовила пюре, оно очень нежное… Съешь хотя бы несколько ложечек, а?

— Не могу. Тошнит меня…

— Так что тебе точно сказал врач?

— Точно он мне ничего не сказал. Точно будет ясно после того, как они вырежут опухоль и сделают… Как это? Исследование, в общем. Биопсия, да? Но, мне кажется, прогноз не очень благоприятный… И нам с тобой следует готовиться к худшему.

Надя с ужасом смотрит на мужа, судорожно сглатывает. Олег обнимает ее, прижимает к себе.

— Надюша, я не говорю, что умру… По крайней мере, я надеюсь, что это случится не очень скоро. Даже если у меня рак. Я все-таки молод и есть всякие современные методы… Но будет тяжело. И мне, и тебе. И нам надо как-нибудь подготовить Сережу. К тому, что я буду долго лежать в больнице, ты — ко мне ходить, а он — жить у тети Мани. У бабушки Мани.

— Да, надо… Только — давай, после дня рождения, а? Он так ждет… В воскресенье отпразднуем — а через день где-нибудь скажем. Но не так, что ты долго будем лежать, а что немного полежишь в больнице, а потом будем говорить, что тебя задерживают, он к тому времени привыкнет, он любит жить у Марии Петровны…