Айра Левин - Поцелуй перед смертью

По субботам она делала уборку, а раз в месяц открывала все книги, чтобы их обложки не заскорузли в одном положении.

Однажды субботним сентябрьским утром у Марион зазвонил телефон. Марион, стоявшая на коленях и полировавшая нижнюю сторону кофейного столика, сделанного из толстого стекла, замерла. Она поглядела на тряпку через голубоватое стекло, надеясь, что это ошибка, что кто-то неправильно набрал номер и потом, поняв это, повесит трубку. Но звонок раздался вновь. Марион неохотно встала, все еще держа в руках тряпку, и подошла к журнальному столику.

— Алло, — бесцветным голосом произнесла она.

— Алло, — раздался незнакомый мужской голос. — С кем я говорю — мисс Марион Кингшип?

— Да.

— Вы меня не знаете. Я был… я был другом Эллен. — Марион стало не по себе — наверняка какой-нибудь красавец и трепач… Но за душой у таких людей ничего нет, и Марион они не по вкусу. Чувство неловкости прошло. — Меня зовут Бертон Корлисс… Берт Корлисс.

— Ах да. Эллен мне про вас говорила… («Я его так люблю, — а он любит меня». И хотя Марион была рада за сестру, почему-то пребывала в дурном настроении весь оставшийся вечер.)

— Мне бы хотелось с вами встретиться, — сказал он. — У меня осталась ее книга — она дала мне ее почитать перед тем… как уехала в Блю-Ривер, и я подумал, что вам, может быть, захочется ее иметь.

«Наверно, какой-нибудь бестселлер», — подумала Марион, потом решила, что нельзя так пренебрежительно относиться к умершей сестре, и сказала:

— Да, мне очень хотелось бы ее иметь, очень.

Минуту трубка молчала.

— Если хотите, я ее вам сейчас занесу, — сказал он. — Я тут неподалеку.

— Нет, — торопливо сказала Марион, — я скоро ухожу.

— Тогда завтра…

— Завтра меня тоже не будет дома. — Она поежилась, стыдясь своей лжи, стыдясь нежелания пустить его к себе в квартиру. Может быть, он вполне симпатичный человек. И он любил Эллен, и Эллен умерла, и он не поленился позвонить ей насчет этой книги и предложить ее принести. — Можно где-нибудь встретиться во второй половине дня, — предложила Марион.

— Вот и отлично, — сказал он.

— Я буду в районе Пятой авеню.

— Тогда давайте встретимся, скажем, напротив Рокфеллер-центра — у статуи Атланта, поддерживающего на своих руках мир.

— Хорошо.

— В три часа?

— Хорошо, в три часа. Большое спасибо за звонок. Это очень любезно с вашей стороны.

— Не стоит благодарности, — сказал он. — До свидания, Марион. — Он добавил после паузы: — Мне как-то неловко называть вас мисс Кингшип. Эллен столько мне о вас рассказывала.

— Пожалуйста, называйте как хотите… — Ей опять стало неловко. — До свидания… — сказала она, не зная, как ей называть его — Берт или мистер Корлисс.

— До свидания, — повторил он.

Марион положила трубку и несколько мгновений стояла, глядя на телефон. Потом пошла к кофейному столику, встала на колени и опять взялась за работу. Но движения тряпки были как-то чересчур порывисты, — этот звонок нарушил заведенный ею порядок вещей.

Он стоял в тени огромной статуи спиной к пьедесталу, держа под мышкой бумажный пакет. На нем был отличный серый летний костюм. Перед ним в обе стороны протекали потоки людей, и их движение казалось замедленным на фоне рычавших автобусов и нетерпеливых такси. Он внимательно вглядывался в лица. Обычная для Пятой авеню публика — мужчины в пиджаках без подплечников и узких галстуках; женщины в элегантных строгих костюмах с завязанными на горле шарфиками, высоко держащие головы с безупречными прическами — можно подумать, что впереди их поджидают фотографы. И, как пролетные воробьи, которых снисходительно терпят в вольере для экзотических птиц, среди толпы так же выделялись провинциалы с загорелыми лицами, таращившиеся на статую и на освещенные солнцем шпили собора Святого Патрика на другой стороне улицы. Он вглядывался в лица, мучительно пытаясь припомнить фотографию, которую ему так давно показывала Дороти. «Марион была бы хорошенькой, если бы не стягивала волосы на затылке вот так». Он улыбнулся, вспомнив, как Дороти свирепо нахмурилась, стянув на затылке собственные волосы.

Она появилась с северной стороны, и он узнал ее издалека. Высокая и худая — пожалуй, слишком худая, — она была одета примерно так же, как и остальные женщины на улице — строгий коричневый костюм, завязанный на горле золотистый шарфик, маленькая шляпка, которая словно перекочевала ей на голову из журнала «Вог», и сумочка через плечо. Казалось, что эта одежда ей неудобна и сковывает движения, словно ее шили для кого-то другого. Темно-русые волосы были стянуты на затылке. Большие, как у Дороти, карие глаза на худом лице казались чересчур огромными, и высокие скулы, которые так украшали ее сестру, у нее выглядели слишком острыми. Подойдя ближе, она увидела его и подошла с неуверенной вопросительной улыбкой. Его внимательный взгляд, казалось, смутил ее. Он заметил, что на губах ее была едва заметная светло-розовая помада, которая у него ассоциировалась с девочками-подростками, только начинающими робко экспериментировать с макияжем.

— Марион?

— Да. — Она с колебанием протянула ему руку. — Здравствуйте, — быстро проговорила она, улыбаясь какой-то точке пониже его глаз.

Кисть ее руки была длинной и холодной.

— Добрый день, — сказал он. — Я очень рад познакомиться с вами.

Они пошли за угол в коктейль-бар в раннем американском стиле. Марион, поколебавшись, заказала «Дайкири».

— Боюсь, что у меня мало времени, — сказала она, напряженно сидя на краешке стула. Ее пальцы судорожно сжимали бокал.

— И куда это красивые женщины всегда торопятся? — с улыбкой спросил он и тут же увидел, что так с ней разговаривать нельзя: она натужно улыбнулась, и ей, по-видимому, стало еще более не по себе. Он вопросительно глядел на нее, давая время стихнуть эху этих слов. Потом начал снова: — Вы, кажется, работаете в рекламном агентстве?

— Да, у Камдена и Галбрайта, — ответила она. — А вы все еще учитесь в Колдвелле?

— Нет.

— Я думала, что вы только на втором курсе.

— Я был на втором курсе, но мне пришлось уйти из университета. У меня умер отец, и мне не хотелось, чтобы мать пошла работать.

— Извините…

— Может быть, я закончу курс в следующем году. А может быть, перейду на вечернее отделение. Вы какой университет закончили?

— Колумбийский. Вы родом не из Нью-Йорка?

— Нет, из Массачусетса.

Каждый раз, когда он пытался перевести разговор на нее, Марион говорила о нем. Или о погоде. Или замечала, что их официант похож на Клода Рейнса.

Наконец она спросила:

— Это — та самая книга?

— Да. «Обед у Антуана». Эллен хотела, чтобы я ее прочитал. На полях есть ее замечания, и я подумал, что вам захочется ее иметь.