Дэвид Моррелл - Тотем

— Не беспокойтесь, не забуду. — Парсонза просто трясло от ненависти и злобы. — И через многие годы я вас буду вспоминать, только вас здесь уже не будет.

Оуэнз отказывался это сделать. Он пришел к Слотеру в кабинет и увидел, как Натан, Аккум и еще один человек, которого он до этого не видел, повернулись к нему.

— Отлично. Я рад, что вы смогли прийти, — сказал Слотер.

— Я ненадолго. — Он указал пальцем на окно, в котором виднелась вереница машин, оставляющих город. — К ночи здесь никого не останется.

Слотер сначала взглянул на Оуэнза, а затем туда, куда указывал ветеринар.

— Итак, слухи прокатились, подобно волне, и люди оставляют насиженные места. Это нам только на руку.

— Чтобы что? Защищать пустой город?

— Вот этого я слышать просто не хочу. Вы много повидали, и я думал, что смогу на вас положиться.

— Но это же бесполезно. Вы ведь прекрасно знаете, что бороться с вирусом мы не в состоянии.

— Но можем попытаться.

— Вы холостяк. Семьей не обременены. А моя жена с детишками сейчас собирают вещи.

— Мои тоже. Но это не означает, что я бегу вместе с ними, — сообщил Реттиг.

Оуэнз посмотрел на него, а затем обвел взглядом всех присутствующих. Он явно не верил своим глазам.

— Вы что, ребята, не усекли? Все, что нам удалось узнать — это то, что они не переносят света и выползают из укрытий с наступлением темноты, что на них влияет луна и что убийств становится все больше.

Слотер наморщил лоб и покачал головой.

— И все-таки не понимаю вас.

— Все дело в луне. Фаза прибавлялась, а сегодня полнолуние. Вся долина превратится в сумасшедший дом.

Они смотрели на Оуэнза.

— Вы — полицейский. Работали в Детройте и должны знать, как в период полнолуния и смены времен года психи себя ведут. Для того, чтобы это заметить, не нужно быть копом семи пядей во лбу. Можете поговорить с врачами или хотя бы со мной, и я расскажу вам, как начинают вести себя животные. Поговорите с теми, кто работает в сиротских приютах, комитетах по попечительству или других подобных организациях. Луна творит страшные дела. Сегодня же, повторяю, — полнолуние. Летнее солнцестояние. Не вспоминаются ли вам старинные сказочки и предания о том, что творится в канун летнего солнцестояния? Эти несколько ночей не были случайными. Вирус поражает продолговатый мозг, и мы начинаем вести себя как первобытные. Сегодня ночью здесь будет ад.

Лица всех присутствующих побелели.

— Господи.

— Да, вам удалось меня напугать, — сказал Слотер и посмотрел сначала на стол, потом в окно и снова на ветеринара. Глубоко вздохнул. — Я согласен с вами, что после всего происшедшего сегодня, видимо, может случиться все, что угодно. Но я не знаю, как с этим бороться.

— Уезжайте, тогда не придется мучаться.

— Этого я не могу себе позволить.

— Но почему?

— Потому что существует такое понятие, как работа.

— Эти слова — такое же сумасшествие, как и все то, что мы видим вокруг. От вас не будет никакого прока; а если даже будет, то кто вас поблагодарит? Парсонз? Он ведь только и ищет, — сами знаете кого. Думаете, что жители этой долины будут вам признательны за то, что вы умерли ради их спасения? Неужели вы не понимаете, о вас скажут лишь, что вы потеряли контроль над собой, а что ваши поступки — это несусветная глупость. Так что не дурите и бегите, пока еще есть время.

— Я это делаю не ради города. Ради самого себя. Если побегу сейчас, то никогда уже не смогу остановиться. И не думаю, что вы тоже убежите.

— Не думаете? Увидите. Тут и думать нечего…

И мужчины стали на него смотреть. Они ждали и смотрели, смотрели… На какой-то момент всем показалось, что у Оуэнза хватит смелости, чтобы уйти, но лишь на одно мгновение.

— Что-то не так? Вас что-то беспокоит? — спросил Слотер.

Оуэнз смотрел Натану прямо в глаза.

— Может быть, хотите что-нибудь сказать?

Оуэнз смотрел…

— Вот, что я скажу: сейчас день. До ночи ничего особо страшного произойти не должно. Останьтесь ненадолго. Отправьте семью, скажите им, что позже нагоните. А пока помогите нам — делайте то, что до сих пор делали. Вы дадите нам больше информации, чем все мы, вместе взятые. Пока не знаю еще, как ее использовать, но ваша работа для нас чрезвычайно полезна.

Оуэнз смотрел, не мигая.

— До заката.

— Большего и не требуется.

А затем Слотер сделал довольно странную вещь: он тихо подошел и обнял Оуэнза. Ветеринар, похоже, почувствовал себя немного увереннее, а остальные несколько расслабились.

— Теперь мы снова вместе. Давайте работать.

Парсонз подтащил дорожное заграждение к двухполосному шоссе. Оно напоминало козлы для распиливания бревен, только побольше и подлиннее. Он обнаружил его на обочине, там, куда его забросила дорожная команда, ремонтировавшая асфальтовое покрытие. Парсонз вытащил и второе, и теперь вся дорога была перегорожена, и он встал лицом к приближающимся автомобилям. Его побуждения были ему не совсем понятны. Всю жизнь он занимал стабильную позицию и никогда не демонстрировал свою власть. Он завоевывал положение тем, что лишь соглашался со всеми и позволял другим принимать решения, которые, впрочем, были очевидны. “Лучшая власть та, которая не властвует, — любил повторять он. — Работа слуги народа состоит в том, чтобы следовать, а не вести”. И двадцать лет в должности мэра доказали правильность этого утверждения. Но вот случилась осечка. Из своего дома, стоящего за чертой города, он видел, как уезжали люди, слышал по телефону выражения сожаления и соболезнований по поводу дезертирства. Он умолял друзей не покидать город, довериться ему, но момент, когда следовало начать активные действия, был упущен, и теперь все рушилось, и вместе со всем зашаталась власть, которая столько лет была в его руках. И что хуже всего, Парсонз понимал, что больше никогда не получит возможности встать на ту же ступеньку общественного положения. Если город и будет спасен, а люди вернутся, все равно ему перестанут доверять. Они все изменят, выберут нового мэра, захотят перемен, а он останется на обочине, как президенты, у которых в свое время была в руках огромная власть, но потом они стали никому не нужны, как политики, и, кроме раздражения, больше ничего в людях не вызывали. Парсонз понимал, что подобные аналогии чересчур претенциозны, но этот город в этой долине был его страной. Здесь у него была абсолютная власть, и он бы не вынес, если бы его вышвырнули на обочину и позабыли.

И вот теперь он стоял возле заграждений и, выставив вперед ружье, ждал приближения первого автомобиля. Тот, остановившись, подал слегка назад, и Парсонз навис над ним — огромный, тушеобразный, — это первое, чему он в свое время выучился, — использовать сам факт своего присутствия, подавлять людей своей массой.