Кевин Уигналл - Собачье наследство

— Извините за назойливость, вы первый раз?..

Он поднял глаза, полагая, что за столик подсел кто-то еще, но встретился с ее улыбающимся любопытствующим взглядом. У Лукаса не оставалось иного выбора — придется отвечать на этот самый банальный туристский вопрос.

— В Париже — не в первый. В этом отеле — да.

— Нет, я имею в виду другое. — Женщина улыбнулась и показала на книгу. — Я хочу спросить, вы впервые читаете «Гордость и предубеждение»?

— А, понимаю, — улыбнулся Лукас в ответ. — Да. Мне как-то порекомендовали Джейн Остен, и я пристрастился. «Мэнсфилд-парк», «Нортенгерское аббатство», особенно «Доводы рассудка» — сейчас это моя любимая.

— И моя тоже, совершенно восхитительная книга. Очень трогательная, особенно если рассматривать ее с точки зрения жизни самой Джейн Остен.

Лукас никогда не задумывался, почему ему понравилась книга, но, может быть, дело именно в этом — в надежде, которую она давала, не важно, насколько губительным было прошлое.

— И вы на самом деле верите, что никогда не поздно?..

— Конечно. Я тому свидетель; я не раз наблюдала за людьми, живущими в раскаянии, никогда даже не помышляющими о том, что еще осталось время все исправить. Как грустно вот так влачить существование…

— Наверное.

Женщина снова улыбнулась.

— А скажите, любезный, вы здесь один? Если так — ужасно жаль.

— Я привык путешествовать в одиночестве. Это деловая поездка.

— Все равно.

Лукасу не хотелось, чтобы на него давили, поэтому он увел любопытство незнакомки в сторону встречным вопросом:

— А вы разве не одна путешествуете?

— Господи, конечно же, нет. Муж лег пораньше спать — после того как немного перебрал вчера. А сын с женой отправились на ночную прогулку по Сене. Вы можете еще увидеть их, они вот-вот должны вернуться.

— Вообще-то я собирался уходить. Завтра тяжелый день…

Беседовать с незнакомкой было довольно приятно, но ему не особенно хотелось встречаться с представителями молодого поколения, которые могли оказаться более склонными к вопросам о том, чем он занимается, есть ли у него семья… а не присоединится ли он к ним и не выпьют ли они по стаканчику…

— Ах. Ну да ничего. — Она снова посмотрела на него так, будто видела насквозь. — Спасибо, что поболтали со мной.

— Вам спасибо.

— Благодарите Джейн Остен.

Лукас улыбнулся и откланялся с облегчением, — разговор закончился прежде, чем они познакомились.

И все же после разговора с незнакомкой он почувствовал себя лучше. Хотя для многих это могло ничего не означать, для него подобная спонтанная светская беседа стала отправной точкой. Слова женщины наполнили Лукаса решимостью следовать единственным логичным курсом — поговорить с Мэдлин.

За пятнадцать лет он изменился, да и она, наверное, тоже. Лукас всегда представлял себе гнев и горечь, которые переполняют Мэдлин, но время должно было смягчить ее. Он поговорит с Мэдлин, и она увидит, что с Лукасом опять можно иметь дело.

На следующее утро он уже сомневался в своей правоте. Лукас нашел место немного ближе к дому дочери и, пока солнце медленно нагревало улицу, снова стал наблюдать за ним. Главное — дождаться, пока девушка выйдет, потом подойти и позвонить в дверь.

Увы, пожилые дамы из произведений Джейн Остен — это одно, а в резком утреннем свете Лукас не мог не думать о том, что Мэдлин увидит в его возвращении еще одно предательство, которое вернет к жизни давным-давно похороненные воспоминания.

Лукас не знал, как это ему пришло в голову, что отказа от прошлой жизни для Мэдлин будет достаточно. И теперь он боялся того, что, подойдя к этому дому, увидит, как двери закрываются для него навсегда.

Лукас приехал сюда примерно в девять двадцать и сейчас уже начал думать, не ушли ли они раньше, не уехали ли вообще из города. Однако сразу после десяти из дома вышла молодая женщина лет двадцати с небольшим, которая стала подниматься вверх по улице, пройдя мимо его машины.

Она походила на студентку: в руках у нее была папка. Преподавательница музыки? Мэдлин наверняка учила дочь играть на каком-нибудь инструменте. Скорее всего на фортепьяно. Однако Мэдлин вряд ли доверила бы обучение четырнадцатилетней дочери почти такой же молодой девушке. Если это преподаватель музыки, значит, младший ребенок Мэдлин только что провел час, играя на скрипке или пианино.

Поглощенный такими мыслями, Лукас дал волю любопытству. Следующие полчаса он строил картины жизни, которую вели за этой дверью, населял дом воображаемыми семьями, причем всегда — с Мэдлин в центре.

Потом подъехала какая-то машина: раздался звук автомобильного клаксона. Лукас навел объектив на водителя, однако не смог рассмотреть его за отблеском ветрового стекла. Переведя фокус на дверь дома, он успел поймать ее: улыбаясь, дочь вышла и запрыгнула на заднее сиденье автомобиля.

Когда машина поехала в его сторону, Лукас опустил камеру. В салоне были водитель — женщина средних лет — и две девушки сзади. Они болтали друг с другом, и он разглядел лицо дочери. На мгновение показалось, будто она смотрит прямо на него, улыбается ему…

Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Лукас вышел из машины, подошел к дому и позвонил в дверь. Почти сразу же внутри началась суматоха. Он не ошибся насчет младшего ребенка: за возбужденными детскими криками послышался мягкий нравоучительный взрослый голос, который, приближаясь, становился все громче. Дверь открылась, перед ним стояла служанка.

— Здравствуйте. Вы говорите по-английски?

Ответ был ясен. Она одарила его снисходительным взглядом, потом произнесла какую-то фразу, которую Лукас принял за просьбу подождать на пороге.

Когда служанка закрывала дверь, он заметил маленького светловолосого мальчугана в длинных шортах и футболке. Тот пытался выглянуть наружу, а встретившись глазами с Лукасом, убежал в дом.

Дверь снова отворилась: перед ним стояла Мэдлин в простом летнем платье красного цвета, волосы собраны сзади в пучок. Ее фигура по-прежнему была безупречна, и лицо осталось молодым, как на той фотографии.

Лукас оторопел от этой красоты. Впрочем, все годы он такой ее себе и представлял. На секунду Лукас лишился дара речи; его появление тоже, видимо, вызвало у Мэдлин шок, потому что и она стояла молча.

— Здравствуй, Мэдлин. Я подождал, пока она уехала.

Чары разрушены, звук его голоса — единственное, чего ей недоставало, чтобы вспомнить все.

— Весьма благородно с твоей стороны. Что ты здесь делаешь, Люк?

— Хотел тебя увидеть, Мэдлин.

Ребенок позвал ее: она машинально, прежде чем ответить, закрыла дверь.

Голос у нее приятный, терпеливый. Лукас понял, что хорошего ждать не следует: закрытая дверь — свидетельство ее желания оградить свой мир, на который у него не может быть притязаний.