Миккель Биркегор - Через мой труп

В конце концов мне с трудом удалось взять себя в руки. Я снова тщательно протер все те предметы в номере, которых мог касаться, вышел в коридор, вытер наружную ручку двери и сунул полотенце под рубашку. Оставалось решить, что делать с ключом. Сначала я хотел затолкать его под дверь, однако затем почему-то передумал и спрятал в цветочном горшке, попавшемся мне по дороге в мои апартаменты.

Виски и джин в мини-баре закончились, поэтому я был вынужден довольствоваться коньяком, который выпил залпом прямо из горлышка. Вкус спиртного отчасти заглушил рвотные позывы, однако легкая тошнота по-прежнему оставалась. По лбу градом катился пот, и я вытер его принесенным с собой полотенцем.

Перед глазами у меня все еще стояла изуродованный труп Вернера, а лежащая на столе фотография не давала думать ни о чем другом. Надо сказать, что в свое время Вернер внес весомую лепту в формирование сюжета и системы образов романа «Что посеешь». Погибающий по ходу действия комиссар полиции и для него, и для меня был знаковой фигурой. Вернер видел в нем собственного начальника, я же — самого Вернера. Поскольку я никогда не испытывал особого восторга по отношению к прототипу этого героя, то, описывая его смерть, ощущал даже своего рода удовлетворение. На мой взгляд, он заслужил того, чтобы его убили, учитывая все его расистские высказывания, хвастливые разглагольствования, полное отсутствие такта и умения понять чувства окружающих. Это было наказанием за язвительные замечания, которые он то и дело отпускал в адрес Лины, а также за мерзкую склонность к педофилии. К тому времени, как я написал «Что посеешь», мы с Линой уже несколько лет были в разводе, однако мне все равно казалось, что именно ради нее я включил в книгу этого персонажа. Тем самым я как будто искупал свою вину перед ней за то, что общался с Вернером, несмотря на все ее рассказы о его гнусной натуре.

Если Вернеру когда-нибудь и приходило в голову, что жертва убийства, описанного мной в романе, чем-то похожа на него, то он, по крайней мере, никогда не подавал виду. Ему доставляло гораздо большее удовольствие считать, что данное наказание постигло его собственного мучителя — их участкового комиссара, человека продажного и властолюбивого, каким, впрочем, мало-помалу становился и сам Вернер.

Итак, теперь уже не приходилось гадать, кто именно был прототипом этой жертвы убийства в моем романе.

Им стал Вернер.

Ночью я практически не сомкнул глаз. Вместо того чтобы спать, я методично опустошал мини-бар, и с каждым новым глотком спиртного мне становилось все более жаль себя.

Я не представлял себе, что делать дальше. В моей голове мелькали разные варианты, один невероятнее другого. Несколько раз я брался за телефон, собираясь позвонить в полицию, однако, как только поднимал трубку, решимость тут же меня покидала, и я клал ее на место, так и не набрав номер. Что я могу им сказать? Стоит мне заявить об убийстве Вернера, как сразу же придется объяснять, каким образом ко мне попал ключ от номера и, следовательно, конверт. Вслед за этим всплывет убийство Моны Вайс и встанет вопрос о том, почему я не обратился к ним раньше. А я и сам толком не знаю, что ответить на это. Вся эта ситуация напоминала камнепад, когда падающие обломки скалы увлекают за собой все новые и новые и эту лавину никто уже не в силах остановить.

Если же ничего не предпринимать, то обнаружение трупа в сто втором номере станет лишь вопросом времени. Вскоре запах из комнаты начнет просачиваться наружу, и у персонала гостиницы возникнут определенного рода подозрения. Фердинану понадобится не более пары секунд, чтобы сообразить, каким именно образом был убит Вернер. Кроме того, он обязательно вспомнит, что полицейский накануне был в его ресторане, а другие постояльцы отеля наверняка подтвердят, что мы вместе обедали и при этом ссорились. А там уже совсем недалеко и до того момента, когда полиция постучится в мою дверь.

Мне следовало во что бы то ни стало их опередить, связаться с ними прямо сейчас, невзирая ни на какие последствия, однако что-то меня все же удерживало от этого. Вернер был убит еще до того, как успел сообщить в убойный отдел о наших с ним подозрениях, причем все улики — книга и фотография Моны — были в этот момент у него. Я не искал их в сто втором номере, однако был твердо убежден, что убийца изъял оттуда все лишнее, оставив место действия в точности таким, каким оно было описано у меня в романе.

По иронии судьбы существовало нечто такое, что могло даже свидетельствовать в мою пользу, а именно книга. В сто втором номере всегда лежал экземпляр романа «Что посеешь» с подробным описанием того, по какой причине он здесь находится. Это вовсе не указывало на прямую связь этого убийства со мной. Если, конечно, не принимать во внимание факт моего знакомства с жертвой, а также то обстоятельство, что, по всей видимости, я был последним — за исключением, разумеется, убийцы, — кто видел беднягу живым.

Еще более проблематичным был вопрос с моим алиби. Я не имел представления, когда именно произошло убийство, однако подозревал, что оно было совершено непосредственно после нашего с ним обеда. Вероятно, убийца поджидал Вернера в вестибюле гостиницы и под тем или иным предлогом завлек в номер. В книге убийцей была обуреваемая жаждой мести шлюха, поэтому вполне возможно, что Вернер позволил себя заманить себя в комнату именно женщине. Он не раз хвастался, что, когда ловит проституток на своей территории, берет с них отступное натурой. Поэтому нетрудно было себе представить, как он соблазнился очередным грязным предложением.

Мысль о том, что, пока я выходил из ресторана, поднимался на лифте на свой этаж и лениво брел по коридору к номеру, совсем близко, буквально рядом со мной, из тела Вернера по капле уходила жизнь, заставляла все во мне переворачиваться. Да, он был кретином и свиньей, однако такого конца вовсе не заслужил.

Фактически же на время убийства Вернера у меня не было никакого алиби, кроме опустошения мини-бара, а это обстоятельство едва ли могло убедить кого-то в моей невиновности.

Я заметил, что после пережитого шока мое писательское воображение снова заработало. Оно исследовало материал и течение событий, складывало воедино разрозненные части мозаики и рисовало более или менее связную картину произошедшего. Однако, как я ни старался, мне не удавалось найти разгадку. Я отчаянно нуждался в дополнительной информации. И времени. А также в помощи.

По утрам ресторан в гостинице открывался в семь часов. Я вышел из своего номера без пяти семь, хоть и не испытывал голода. Стоящий за стойкой администратора Фердинан выглядел так же бодро, как и в любое другое время суток, — я даже на мгновение подумал, не в родстве ли он с теми австралийскими сумчатыми, которые могут совсем обходиться без сна. Казалось невероятным, что можно выглядеть таким свежим в семь утра, после того как для сна, по всей видимости, удалось выкроить не более пяти часов.