Миккель Биркегор - Через мой труп

Правда, сама она больше нуждалась не в моем внимании, а в заботе матери, и это, в общем-то, было даже неплохо, учитывая, что мне приходилось трудиться на двух-трех работах. Проводить большую часть времени вне дома было, прямо скажем, нелегко, однако я прекрасно понимал, ради чего это делаю. Возвращаясь, я подсаживался к кроватке дочери и смотрел на нее, пока глаза не начинали слипаться. Не существует лучшего лекарства от стресса, чем вид спящего младенца.

Первые четыре месяца пролетели весьма быстро. Я таскался по своим работам, Лина кормила малышку. Она снова приступила к репетициям, как только смогла. Даже работая на трех работах, я получал недостаточно, чтобы вести достойную жизнь, поэтому Лине было необходимо как можно быстрее вернуться в театр. Тогда я смог бы ограничиться лишь одной работой по вечерам или ночью, оставаясь днем с Вероникой.

Во многих отношениях это время стало поворотным пунктом в моей жизни.

С каждым днем я все больше и больше привязывался к Веронике. Она уже настолько подросла, что стала интересоваться тем, что происходит вокруг. Теперь можно было всячески развлекать ее, а также привлекать ее внимание. Обычно она пребывала в прекрасном расположении духа, а ее совершенно особенная улыбка сводила с ума каждого, кто хоть раз ее видел. Была в этой улыбке какая-то хитринка, как будто у нас с дочкой имелась какая-то общая тайна или она сама только что сказала нечто ироничное. Со временем выяснилось, что эти свойства превратились в неотъемлемые качества ее характера, однако уже тогда мы стали называть ее Иро́ника.

У всех младенцев строгий режим, поэтому, выполняя свои отцовские обязанности, я вынужден был распределять свое время, учитывая распорядок дня и привычки дочки. Это также оказало решающее влияние на мою жизнь. Жесткий ежедневный график привел к тому, что внезапно у меня возникло свободное время — те часы, пока Ироника спала и не нуждалась в моей заботе. Именно в эти моменты я и возобновил свои литературные опыты. Сперва это были просто записи о тех бытовых ситуациях, которые возникали в процессе ухода за дочуркой, — наивные и трогательные наблюдения, которые наверняка случалось делать всем молодым родителям. Однако со временем эти заметки становились все более связными и даже приобрели форму небольших рассказов. Именно благодаря Иронике я снова регулярно начал писать. Рано утром я просыпался, кормил ее, а когда она вновь засыпала, садился за компьютер и начинал работать. Этот ритуал соблюдался неукоснительно, и со временем я обнаружил, что такой способ работы необычайно эффективен. Раньше я писал только тогда, когда испытывал прилив вдохновения, причем зачастую в неурочные часы и в основном находясь под воздействием алкоголя или травки. Теперь же я работал на ясную голову, стараясь оптимально использовать свободное время, великодушно предоставленное мне Ироникой. Как правило, в эти моменты я бывал весьма сосредоточен и удивительно продуктивен.

Вполне вероятно, что свою роль здесь сыграло также и появившееся у меня чувство ответственности, однако, как бы там ни было, мой новый литературный опыт оказался гораздо легче для восприятия, чем все то, что я писал ранее. Во время работы над двумя предыдущими книгами я пытался внести какие-то изменения в традиционный детективный роман, а также успел ознакомиться с основами жанра, изучил все клише, штампы и набор образных средств. Теперь я использовал полученные мной знания по максимуму. На этот раз вместо того, чтобы стараться что-то модернизировать, я написал классический детектив со всеми присущими ему атрибутами. В то же время необходимо было придумать то, что выделяло бы мою книгу из длинного ряда однотипных произведений. И этой изюминкой — моим фирменным знаком — стали живописные натуралистические сцены, содержащие описания убийств и пыток.

Я вовсе не преувеличиваю, когда говорю, что Ироника во многом помогала мне в работе. Когда дело у меня спорилось, она неизменно улыбалась и заразительно смеялась, однако, как только малышка замечала, что я остановился и упал духом, она начинала хныкать и капризничать. Я никогда и никому не рассказывал о своей текущей работе до тех пор, пока ее не заканчивал, и только моя дочь была в курсе всех ее тонкостей. Когда я перечитывал готовый текст, Ироника сидела у меня на коленях, я рассказывал ей о персонажах, давал пояснения к каждому образу, советовался по поводу различных вариантов развития сюжета или концовок, которые она браковала или одобряла при помощи плача либо лучезарной улыбки.

Первый свой бестселлер, «Внешние демоны», я написал вместе с Ироникой. Мы с ней были напарниками со сложившейся системой определенных ритуалов и секретов, известных только нам. Даже Лина до поры до времени не прочла ни строчки из того, что мы написали.

И вот наконец рукопись была завершена. Плодом нашего сотрудничества стал толстенный роман в четыреста пятьдесят страниц. В тот момент, помнится, меня распирало от гордости, ибо я понимал, что на этот раз создал нечто стоящее. И одновременно мне было немного грустно. Хотя Ироника пока еще не могла даже говорить, «Внешние демоны» явились плодом наших совместных усилий, и окончание работы над книгой означало наступление новой эры.

К тому моменту мой редактор Финн Гельф практически забыл обо мне. Мы с ним не говорили уже уйму времени. Поэтому, когда я появился в издательстве со складной коляской, где сидела Ироника, и готовой рукописью в накладном кармане, он был, мягко говоря, удивлен.

— Вот ведь черт! — без устали повторял он, бегло просматривая выхваченные наугад отдельные страницы.

Тем временем забота об Иронике была предоставлена секретаршам и прочим представительницам женского пола, работавшим в издательстве, чтобы ни детский лепет, ни восторженные «ахи» и «охи» кумушек нам не мешали. Я не помню, что в тот день вызывало у меня бо́льшую гордость: возможность продемонстрировать всем Иронику или же свою новую книгу.

— Так вот, оказывается, чем ты был занят все это время?

— Точно, — подхватил я. — А еще менял подгузники.

Финн кивнул.

— Конечно, я не могу заранее что-то обещать, — начал он в своей обычной манере искушенного дельца. — Однако, как только появится время, я обязательно на это взгляну.

Видимо, он уже тогда почуял нечто, потому что буквально на следующий день позвонил мне и сказал, что взялся за рукопись накануне вечером, но так и не смог от нее оторваться. По его словам, он был в полном восторге. Перегружая телефонную линию, Финн без устали болтал о перспективах издания романа за рубежом, а также о продаже прав на экранизацию. Сам я подходил ко всему этому гораздо более спокойно. Ироника сидела за столом в своем детском стульчике и хмурила брови. Она, похоже, не одобряла, что я передал наш совместный труд посторонним, понимая, во что все это может вылиться. Если бы и я в тот момент предвидел все возможные последствия, то не мешкая вырвал бы рукопись из рук Финна и без жалости сжег ее.