Андреас Винкельман - Слепой инстинкт

Макс нажал на кнопку звонка, и в прихожей зазвучала приятная музыка. На бронзовой табличке рядом с дверью поблескивала надпись «Ледер». Просто фамилия, без имени. Макс знал, что Колле живет здесь один: тренер давным-давно развелся, а его дочь покинула дом задолго до этого. По слухам, жена Колле бросила его, уехав в Канаду с торговцем бульонными кубиками.

Естественно, Колле был одет в свою любимую армейскую форму. Дома он казался каким-то… маленьким. Совсем не таким, как в спортзале.

— Добрый вечер, Колле, — поздоровался Макс.

— Заходи, мальчик мой! — Тренер опустил ладонь ему на плечо, туда, где только что чувствовалась рука Сины, но Колле об этом, конечно, не знал.

Они прошли по крытому линолеумом полу коридора на крохотную кухню.

— Присаживайся, я сварил кофе. Выпьешь со мной чашечку?

— Да, кофе не повредит.

— Конечно.

Макс сел на тот самый стул, что и четыре года назад. Было в этом что-то привычное и знакомое, и это немного успокоило его. В прошлый раз Унгемах приходил сюда, волнуясь за своего тренера. Он боялся, что ему придется заниматься своей карьерой без Колле. Да и не получилось бы у него добиться успеха без Ледера. В тот день он был так же встревожен, как и сегодня. Вот только сегодня им придется говорить не о боксе, а о жизни. О жизни и смерти.

Колле поставил на стол две большие керамические чашки, до краев наполненные горячим кофе, и опустился на табурет напротив Макса.

— Я рад, что ты позвонил. У тебя что-то случилось, да? И это связано со звонком той девушки, комиссара. С тех пор ты сам не свой.

Макс кивнул. Хотя Колле пытался помочь ему завязать разговор, подобрать нужные слова было трудно. А выложить все начистоту, да вот так, сразу… С подобными историями это всегда нелегко.

— Да, связано, но на самом деле… на самом деле все началось десять лет назад.

И он начал свой рассказ.

— Разве я не запретил тебе играть в футбол?! — орал на него отец.

Он стоял совсем близко, брызгая слюной Максу в лицо, так что мальчик задерживал дыхание, чтобы не чувствовать запаха спиртного.

В левой щеке вспыхнула боль: отец отвесил ему оплеуху. Паренька отбросило на пару шагов назад, слезы навернулись ему на глаза.

— И нечего тут рыдать, этим ты себе не поможешь! Я же запретил тебе! Ты нес ответственность за свою сестру! Ты! А теперь видишь, что произошло?! Это ты виноват!

Еще одна оплеуха, с той же силой, но в этот раз было уже не так больно. Во рту почувствовался солоноватый привкус, кровь из носа хлынула на ковер в детской.

— Проклятье! Убери это дерьмо!

Отец не переносил вида крови. Отвернувшись, он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Послышались его шаги на лестнице и вопли матери. Уже два дня, с тех пор как исчезла Сина, мать сидела за столом и рыдала. И пила.

Взяв полотенце, валявшееся на кровати, Макс зажал нос. На белой ткани осталось алое пятно, и в этот момент что-то в Максе сломалось. Ноги задрожали, и мальчик осел на пол, прислонившись спиной к стене. Он подтянул колени к груди, а кровь все капала из носа, стекая по голому животу к пупку. Зажав ноздри, он запрокинул голову. В открытое окно в комнату проникал свежий ветерок, над вишнями каркали вороны, внизу швырял кастрюли отец и выла мать, но Макс воспринимал все это словно через какой-то фильтр, фильтр из боли, гнева и отчаяния. В тот день, когда исчезла Сина, отец выпорол его розгами, и у Макса до сих пор ныла спина. Больше всего поражало то, что отец, который в тот момент должен был думать только о пропавшей дочери, потратил время на то, чтобы найти по дороге домой розги. Было в этом… что-то извращенное.

Вороны громко кричали, словно соглашаясь с мальчиком.

Макс скучал по Сине. Она все еще была здесь, в своей комнате, в запахе подушек, в любимой мягкой игрушке — смешном зайчике с длинными плюшевыми ушами; в большой щетке, которой сестричка каждый вечер расчесывала волосы. Макс чувствовал ее руку на своем плече. Ее пальцы впивались в его мышцы, словно пытаясь предотвратить то, чего уже нельзя было предотвратить. От побоев отца было больно, но эта боль была ничтожна по сравнению с болью утраты.

Ничтожна.

Макс чувствовал, что кровь в носу уже высыхает. Убрав полотенце, мальчик зашвырнул его в угол. Он подошел к окну и высунулся наружу, глядя на сад и поля.

Если Сина не вернется, — а об этом он и думать не хотел, — то его мир больше никогда не будет прежним. И он должен сделать то, о чем они с сестренкой уже говорили. Бежать. Если он останется тут, то скандал с отцом обернется катастрофой. Макс не сможет терпеть эти побои и дальше — вскоре он дойдет до предела.

— И что произошло потом? — Колле подался вперед.

Он сидел в неудобной позе на краю табурета, сцепив пальцы. Кофе давно был выпит, гуща засыхала в кофейнике, но Макс уже не мог остановиться, он все говорил и говорил не переставая.

Как и в разговоре с комиссаром, Унгемах начал с истории о том, что произошло на берегу ручья, где они с Синой в последний раз так чудесно провели время. Макс уже второй раз рассказывал эту историю, которую носил в себе, будто раковую опухоль.

Унгемах пожал плечами, словно то решение не было для него столь важным, самым важным решением в жизни шестнадцатилетнего подростка.

— Я не хотел, чтобы дело дошло до беды. Когда отец разбил мне нос, я дождался темноты и ушел… В тот день мне исполнилось шестнадцать. Я не мог сидеть без дела, мне нужно было искать сестру. Тогда я действительно верил в то, что когда-нибудь найду ее, ведь наши отношения были особенными… Я думал, что почувствую ее. Это ребячество, я знаю. Если бы так было на самом деле, я нашел бы ее.

— По-моему, в этом нет ничего ребяческого, — возразил Колле. — Я и сам действовал бы так же… После того, как расквитался бы с отцом.

Макс поднял голову.

— Ну, я получил свой шанс на это. Собственно, я недалеко ушел. Провел ровно сутки вне дома, повсюду искал Сину, а потом меня поймал патруль. Меня отвезли домой, а там уже поджидал пьяный в стельку отец. И он был в ярости.

— Он набросился на тебя, да?

Кивнув, Макс сглотнул.

— Ничего другого я и не ожидал, — усмехнулся он, тщетно пытаясь изобразить равнодушие.

— А вот и он, мелкий пакостник, — медленно протянул отец. Язык у него заплетался.

На отце были спортивные штаны и белая майка, это Макс запомнил очень хорошо.

— Вот подонок, а? — Руки отца лихорадочно сжимались и разжимались. — Навешал нам своего дерьма, а потом решил смыться? Кишка тонка мне в глаза посмотреть, а?

Он говорил все громче и громче, речь становилась сбивчивее.

А Макс рыдал.

— Я просто хотел найти Сину. Найти сестру… Я бы вернулся, но я должен был хотя бы попытаться найти ее, — от слез его голос звучал так же неразборчиво, как и отцовский.