Еремей Парнов - Секта

Главный скрежетал зубами, но терпел. Вместо забойных гвоздевых материалов, от Лазо поступали крохотные заметульки на тему «бизнес и культура». Какие-то презентации, выставки, выпендрежное спонсорство — кому это надо? После сокращения оставалось каких-нибудь десять-пятнадцать строк. Едва взглянув на правку, Саня пускался в бега. Раньше он бился за каждое слово, теперь его волновало одно: имя Лоры. Это был необходимый декорум для встреч на людях. Он мог обмануть кого угодно, кроме журналистов. Злые и особо завистливые языки поговаривали, что она не только спит с ним, но и отстегивает доллары за рекламу. Саня молча бесился.

Стоя возле крашеной серебрянкой решетки, за которой высился обелиск черного мрамора с чьими-то лицами в керамических овалах, он следил за игрой солнечных пятен, осыпавших ее с ног до головы, словно золотом ведьм, терявшим свою призрачную ценность, едва задувал, колебля нависающие ветви березы, горячий ветер.

Вокруг Лоры собрался настоящий паноптикум: дама из Центробанка, еще более вульгарная, чем казалась на экране, финансовый воротила, которого спас от тюрьмы депутатский мандат, его жена-манекенщица, кутюрье с повадками голубого — кого только не было. Но полной неожиданностью для Сани явился Зиновий Юрьевич Баржин. Впрочем, вполне достойное имя Зиновий он сменил на Зенон, чтобы, не дай Господь, не поставили в один ряд с Зиновиями, которые гердты. Насмешники, коими всегда была богата Москва, тут же прозвали его Зюбаржин (3. Ю. Баржин), расшифровав образовавшуюся аббревиатуру как: Зюганов — Баркашов — Жириновский. Попало не в бровь, а в глаз. Зенон ничуть не уступал в хамстве и наглости прочим вождям, был до умопомрачения лжив и абсолютно всеяден. Его полувоенизированные шайки с одинаковой легкостью примыкали к любой демонстрации, тяготея, однако, к гитлеровцам и сталинцам.

При каждом удобном случае он требовал железного порядка, железной руки и железного занавеса — все у него было железное и стальное. В качестве гимна «зюбаржинцы» — то ли партия, то ли секта — приспособили известную песню:

Тоталитарные замашки каким-то образом сочетались у них с проповедью всеобщего покаяния перед близким концом света. Конфессиональные симпатии были столь же неразборчивы и эклектичны: православие и тут же язычество с его волхвами и Велесом, индо-арии и почему-то дзен-буддизм. Поговаривали, что Зенон был тесно связан с самим Асахарой. Но с кем он только не знался в сем многошумном и неразборчивом мире? Гебешники и нацисты, самозванные епископы и диктаторы, генералы-мятежники и отгоревшие звезды большого спорта — всех он числил в друзьях. За его спиной стояли ликеро-водочный завод, спортивно-оздоровительный комплекс и трастовая компания с сомнительным зарубежным прикрытием. Тем большее удивление вызывала сопричастность фигляра и проходимца к крупному бизнесу. Оставалось только гадать, что связывало его с покойным Лобастовым и ныне здравствующим Лориным мужем.

Лазо видел, как кивнул, в ответ на поклон Зюбаржина, сановитый Кидин. Оба казались ему одинаково неприятными, но было совестно сознавать, что эта его неприязнь слишком личностно окрашена. Саня обратил внимание на высокого мужчину спортивного склада, по всей видимости, охранника, бдительно опекавшего Ивана Николаевича. Его открытое, располагающее к себе лицо показалось знакомым, точнее однажды увиденным, но где и когда? Чутье подсказывало, что это была не просто случайная встреча на одном из жизненных перекрестков, нет, но событие по-своему знаменательное, оставившее незарастающий след.

Вспомнить помогло совершенно незначительное происшествие, оставшееся для других почти незамеченным. Подойдя слишком близко к краю вырытой ямы, которой предстояло стать вечным домом гендиректора «Сибирь Петролеум», Кидин споткнулся и чуть было не загремел вниз, но был подхвачен в неуловимом глазу прыжке.

И тут, словно завесу какую отдернули: «Живое кольцо!» Саня увидел себя у Белого дома в ту самую ночь, коща неминуемо ждали штурма. Горячая броня, удушающе-сладкая вонь солярки, сдвинутые троллейбусы, жалкое подобие баррикад. Пронесся слух, что от Красной Пресни по кольцу движется техника. Танков и бронемашин и без того было довольно вокруг, только они стояли, зажав в тиски, а те шли.

Саня и еще двое парней из его отряда, похватав бутылки с бензином, рванули на угол улицы Чайковского. В дымящейся мгле, раздираемой снопами света, грохотали танки. Впереди с включенными фарами и закрытыми люками неслось несколько БМП. Было видно, что они движутся по осевой, не собираясь сворачивать вправо, и уйдут в туннель, и проследуют до самой Смоленской.

Ни тогда, ни тем более потом Саня не мог понять, какая сила подхватила его на крылья и бросила наперерез. Высокую фигуру в каске и бронежилете он заметил лишь в начальный момент прыжка. Такого же, как только что, без разбега и видимого усилия.

Не то освещение и обстановка не та, чтобы разглядеть и запомнить, но и не то мгновение, чтобы забыть.

«Жить надоело? — он вспомнил все: и лицо, и голос, и плечи свои, словно стиснутые стальными клешнями манипулятора. — Или крыша поехала?»

Такие черты — правильные и в меру приятные — обычно не запоминаются. Незабываемыми их делает чувство, а оно не выветрилось за эти годы, скорее окрепло. И это была благодарность.

Отбухали траурный марш медные тарелки и барабаны, отзвучали похоронные речи, расточился в горних высях благовонный дым ладана. На палисандровую крышку гроба посыпались комья пересохшей земли. Похоронная процессия начала рассыпаться: кто к автобусам, кто к иномаркам.

Кидин с женой подошли к вдове и родственникам покойного, а Саня, переждав основной поток, направился к выходу. До него долетали обрывки разговоров. Стряхнув с себя ритуальное оцепенение, люди оживленно спорили о причинах убийства. Предположения выдвигались самые разные: от участия в приватизации алюминиевого комбината до нефти, которую Лобастов загнал в Чечню. Мелькала фамилия Баржина. Кто-то категорически заявил, что он вовсе не Баржин, а Баржинский, как будто это что-то меняло. Склоняли Кидина, намекая на его мафиозные связи, но пуще всех досталось какому-то Каменюке, якобы обтяпавшему вместе с покойным грандиозную аферу с акциями.

Насколько Саня мог понять, сплетники принадлежали к финансовым кругам и направлялись прямиком на поминки во французский ресторан, открытый недавно в помещении «Гранд-отеля», где цены были в два раза выше чем в Париже.

Он подумал, что Лора тоже вскоре окажется там и будет сидеть рядом с этими людьми, говорить с ними, выслушивать их самодовольные высказывания, весь этот мелкотравчатый вздор, и почувствовал себя одиноким и лишним.