Джеймс Паттерсон - Спасатель

— Совсем не годится, — согласилась Элли, заглядывая мне в глаза. — Но ведь теперь это уже не важно?

На сей раз нас не сдерживало уже ничто. Впившись друг в друга поцелуем, шаря неловкими пальцами по одежде, мы едва поднялись по лестнице и ввалились в комнату через распахнутую дверь.

— Ты хотела что-то обсудить? — усмехнулся я, сражаясь с пуговицами на жакете. — Что именно?

— Не знаю… — пробормотала Элли, выскальзывая из блузки. У нее было восхитительное тело. Я уже видел его в тот день, когда она вернулась с каякинга, и теперь хотел не только любоваться им. Я притянул ее к себе. — Позволь напомнить… — Она расстегнула мой ремень и запустила руку под джинсы. То, что она там обнаружила, было тверже гранита. — Тебе все равно светит тюрьма. Как бы все ни закончилось.

— Звучит не очень возбуждающе. — Я погладил ее по спине. Справился кое-как с «молнией» и помог ей освободиться от юбки, которая мягко сползла на пол.

— А ты попробуй что-нибудь еще.

Я подхватил ее на руки и осторожно положил на кровать. Стащил брюки. Элли выгнула спину и ловко избавилась от трусиков. Улыбнулась.

Я опустился на нее. Все мое тело, каждая его клеточка разрывались от желания. У нее была гладкая, мягкая кожа, моя же лоснилась от пота и, казалось, вот-вот вспыхнет. Элли тоже едва сдерживалась, мышцы на бедрах и руках напряглись в ожидании. Она подалась ко мне.

— Не могу поверить. Неужели это мне не снится?

— Проверь.

Я вошел в нее. Элли тихонько ахнула — ничего прекраснее этого звука я еще не слышал — и схватила меня за плечи. Она была такая маленькая, такая легкая, что я мог бы носить ее на руках. Наши движения совпадали с ритмом прибоя.

Какой же ты счастливчик, сукин сын. И за что только тебе все это? Такая девушка рисковала ради тебя всем, что имеет. Это она заглянула в твою душу и увидела то, что не замечали другие.

И чем ты ее отблагодаришь? Что ты можешь сделать для нее? Как удержишь Элли Шертлефф?

Окно было открыто, луна светила вовсю, и нежный океанский бриз остужал наши разгоряченные тела, как бесшумный вентилятор. Мы лежали, откинувшись на подушки, не в силах даже пошевелиться.

И не только потому, что уже трижды занимались любовью. Сказывалось напряжение последних дней. Но теперь рядом со мной была Элли. Забыв на мгновение обо всех проблемах, отодвинув их на миллион миль, я положил голову ей на плечо.

— И что будем делать?

Она прижалась ко мне.

— Ты будешь делать то, что сказал Солли. Найдешь самого лучшего адвоката. Попытаешься хотя бы раз в жизни держаться подальше от неприятностей. Займешься своим делом. При том, что́ у них на тебя есть, и учитывая чистое прошлое, ты получишь год… в крайнем случае восемнадцать месяцев. Не больше.

— Будешь меня ждать? — Мне было приятно дразнить ее такими дурацкими разговорами.

Элли пожала плечами:

— Если только не подвернется еще какое-нибудь дельце и я не встречу кого-то еще. Ты же знаешь, как оно бывает. Тут никаких гарантий быть не может.

Мы рассмеялись, и я привлек ее к себе. И все-таки одна мысль не давала покоя. Как ни старался я ее отпихнуть, она упорно лезла в голову. Мне светила тюрьма. И это означало, что Стрэттону все удалось. Что его комбинация сработала идеально.

— Скажи, ты доверяешь местным копам? Лоусону? Если уж на то пошло, своему шефу, Моретти? Уверена, что они доведут расследование до конца?

— Думаю, я знаю одного человека, которому можно доверять. Детектив из Палм-Бич. По-моему, Лоусон его на поводок не взял и Стрэттон в карман не положил.

— У меня тоже осталась одна карта. — Она удивленно посмотрела на меня. — Мой отец.

— Твой отец? Разве ты не рассказал о нем полиции?

Я покачал головой:

— Нет. А ты?

Элли промолчала, но я понял, что она тоже никому о нем не рассказала.

— Мне кажется, мы что-то упустили. Чего-то не поняли. — Она вздохнула. — Помнишь, что Лиз сказала в машине? Насчет того, что украли только одну картину. «Вы же эксперт. Как по-вашему, почему он называет себя доктором Гаше?»

— А что такого особенного в этом Гаше? Кто он?

— Его портрет был одной из последних работ Ван Гога. В июне 1890-го, за месяц до самоубийства. Гаше был врачом и частенько навещал Ван Гога в Овере. Портрет ты видел. Доктор сидит за столом, в белой шапочке. Фокус картины — глаза. Грустные голубые глаза.

— Я помню. Дейв оставил мне страницу из альбома.

— В этих глазах есть что-то особенное, — продолжала Элли. — Смотришь в них, и они не отпускают. В них столько боли и понимания. Это глаза самого художника. Считается, что картина как бы предсказала смерть Ван Гога. В 1990 году один японец купил ее на аукционе. Заплатил более восьмидесяти миллионов. Самая высокая цена, которая когда-либо выплачивалась за предмет искусства.

— И все-таки непонятно. В коллекции Стрэттона ни одной картины Ван Гога не было.

— Верно, не было. — Она как-то странно помолчала. — Если только…

— Если только что? — Я сел и посмотрел на нее.

Элли задумчиво пожевала губу.

— Украли только одну картину.

— Ты скажешь, о чем думаешь, или нет?

Элли улыбнулась:

— Знаешь, Нед, он еще не победил. Игра не закончена. Потому что у него нет картины. — Она отбросила простыню. Глаза ее вдруг вспыхнули. — Как сказал Солли, у нас еще есть работа.

Двумя днями позже мне разрешили слетать в Бостон. Причина, правда, повода для радости не давала. Полиция выдала наконец семье тело Дейва, и мы собрались похоронить его на местном кладбище, у церкви Святой Анны, в Броктоне.

Отпустили меня лишь в сопровождении федерального маршала, молодого, только что прошедшего соответствующую подготовку парня по имени Гектор Родригес. Похороны проходили на территории другого штата, а пересечение границы Флориды соглашением об освобождении под залог не предусматривалось. Я мог сбежать, а чтобы этого не случилось, ко мне приставили Родригеса. На протяжении всего путешествия он ходил за мной как привязанный.

Мы похоронили Дейва рядом с могилой старшего брата, Джона Майкла. Все стояли, сбившись в кучку. По щекам текли слезы. Я держал за руку мать. Об ирландцах говорят, что мы знаем, как хоронить своих. Знаем, как держаться вместе. Да, мы привыкли терять близких в Буше.

Священник спросил, есть ли у кого последнее слово. К моему удивлению, вперед вышел отец. Попросил минутку наедине с сыном.

Он подошел к полированному вишневому гробу и положил руку на крышку. Что-то пробормотал. Что он мог сказать?

Я не хотел, чтобы это случилось, сынок? Нед не должен был втягивать тебя в свои дела?

Я взглянул на отца Донлана. Он кивнул. Я шагнул к могиле и встал рядом с Фрэнком. Начал накрапывать дождик. Холодный ветер стегнул по лицу. Секунду мы стояли молча. Отец провел ладонью по крышке. На меня он так и не взглянул. Вздохнул.