Лиза Гарднер - Убить чужой рукой

Мужчина переместился вправо, и теперь Бобби видел, что женщина кричит. Она крепко обнимала ребенка (кажется, мальчика), прижав его лицом к своей груди и закрывая ему уши обеими руками.

События сдвинулись с мертвой точки. Внезапно. Быстро. Бобби не мог сказать, по какой причине, но теперь начал орать мужчина. Через оптический прицел Бобби видел, как с его губ летит слюна, а на шее вздуваются мускулы. В этом было нечто сюрреалистическое: наблюдать за человеком, сходящим с ума от ярости, и не слышать ни звука.

Женщина встала, ребенок по-прежнему цеплялся за нее. Она замолкла, видимо, придя к какому-то решению. Мужчина продолжал яростно вопить, а она просто стояла и смотрела на него. Внезапно он поднял пистолет на уровень ее головы, а левую руку протянул вперед, словно требуя отдать ребенка.

Бобби услышал собственный голос:

— Мужчина угрожает женщине. Мужчина целится из пистолета…

Мужчина по-прежнему держал оружие, нацелив его на жену, но теперь он начал обходить кровать. Женщина не говорила ни слова, не двигалась с места. Он встал прямо перед ней, не прекращая орать, и левой рукой потянул к себе ребенка.

Мальчик соскользнул с материнской груди. Бобби мельком увидел крошечное бледное личико с темными, широко раскрытыми глазами. Перепуганное до безумия.

— Мужчина взял ребенка. Оттолкнул его в сторону.

Подальше от матери и от того, что должно случиться в следующий момент.

Бобби словно был частью ситуации — и одновременно вне ее. Он подкрутил прицел — небольшая корректировка, действие, столь же естественное для него, как и дыхание. Легкое смещение влево, допуск на опережение в тот момент, когда мужчина отбросил сына на кровать, а потом шагнул к жене.

Ребенок почти исчез в складках белой ткани. Теперь в комнате находились в поле зрения только мужчина и женщина, муж и жена. Джимми Гэньон перестал кричать, но его грудь ходила вверх и вниз от прерывистого дыхания.

Женщина наконец заговорила. Бобби, глядя в оптический прицел, легко мог прочесть по губам: «Что теперь, Джимми? Что теперь?»

Джимми вдруг усмехнулся, и Бобби, увидев эту улыбку, понял, что именно сейчас произойдет.

Палец Джимми Гэньона начал угрожающее движение вниз. И в пятидесяти ярдах от него в полутемной спальне соседнего дома Бобби Додж нажал на курок.

Он с трудом дышал. Его вдруг охватило ощущение невыносимой тяжести, а потом так же внезапно отпустило. Бобби торопливо снял палец со спускового крючка и отдернул руку, словно прикоснувшись к живой гадюке. Тем не менее он продолжал смотреть в прицел. Он видел, как женщина бросилась к постели и схватила ребенка, закрыв ему лицо, чтобы он ничего не увидел.

Мать и сын сидели обнявшись, женщина щекой прижималась к макушке ребенка. Затем она подняла голову и посмотрела через улицу на соседний дом. Она взглянула прямо на Бобби Доджа, и он непонятно почему ощутил легкий укол. А потом прочитал по ее губам: «Спасибо».

Бобби встал, впервые за все время осознав, как он тяжело дышит и что лицо у него мокро от пота.

— Черт возьми, — сказал мистер Харлоу с порога.

Мир наконец пришел в равновесие. Шаги на ступеньках. Рев сирен. Бегущие люди. Кто-то шел к ней, кто-то — к нему.

Бобби скрестил руки за спиной, встал поудобнее и принялся ждать — точь-в-точь как его учили. Он сделал свою работу. Он отнял одну жизнь, чтобы спасти другую.

Теперь об этом узнают все.

Группа захвата поднялась в дом и подтвердила, что там лежит мужчина, которому снесло полчерепа. Потом штурмовики поспешно удалились. Это здание более не принадлежало отряду специального назначения. Оно превратилось в место преступления.

Позвонили окружному прокурору в Суффолк. Тот вылез из постели, сообщил, что теперь за дело возьмутся следователи, а позже прибыл на место преступления. Винтовка Бобби превратилась в вещественное доказательство. Его коллег немедленно изолировали и допросили в качестве свидетелей.

Бобби сидел на заднем сиденье патрульной машины — теоретически волноваться ему было нечего, но он чувствовал себя словно нашаливший мальчишка.

По ту сторону периметра уже собрались представители прессы. Ярко горели прожектора, репортеры соперничали друг с другом за самое удобное место. Но сотрудники спецслужб пока держали все подробности в секрете. Тело уже увезли, Бобби надежно спрятали.

Впрочем, дело по своей сути было не таким уж зрелищным. Скоро, не найдя ничего интересного, репортеры разбредутся.

Подошел его лейтенант Джон Бруни. Он залез в машину и похлопал Бобби по плечу:

— Как дела?

— Нормально.

— Да, это всегда неприятно.

— Точно.

— Наши юрисконсульты скоро прибудут сюда. Они объяснят тебе твои права, окажут поддержку. Ты не первый, с кем такое случилось, Бобби.

— Знаю.

— Просто говори то, что придет в голову. Если почувствуешь себя неловко, закончи разговор. Профсоюз предоставляет адвокатов, и ты можешь попросить проконсультировать тебя.

— Ладно.

— Мы с тобой, Бобби. Один за всех — и все за одного.

Бруни вылез из машины. Наверное, чтобы поговорить с представителями прессы. Скоро появится краткое сообщение: «Сегодня неизвестный полицейский застрелил человека, забаррикадировавшегося с оружием в собственном доме. Расследованием занимается прокурор штата. Пока нет никаких комментариев по этому поводу».

Так оно и будет. Бобби уже видел нечто подобное. Одного патрульного атаковали из засады, когда он совершал свой обычный объезд. Двое латиноамериканцев, сидевших в потрепанной «хонде», открыли по нему огонь. Он начал отстреливаться, одного парня ранил, а другого убил. Патрульный немедленно ушел в оплачиваемый отпуск — исчез из полицейского управления и вообще из поля зрения, пока пресса обсуждала этот случай в газетах, а латиноамериканская диаспора обвиняла его в расизме. Месяц спустя прокуратура штата решила: инцидент нельзя квалифицировать как уголовное преступление — может, сыграло роль то обстоятельство, что патрульному всадили пулю в плечо. Пресса, впрочем, не обратила на это никакого внимания. Брат убитого начал судебный процесс против полицейского, потребовав миллион долларов.

Этот человек больше не вернулся на службу. И большинство жителей Бостона действительно считали его расистом.

В этом есть что-то неправильное — убить человека, а потом сидеть и беспокоиться о том, как это отразится на твоей карьере. Эгоистично, неподобающе. Или так оно и должно быть?

Бобби снова подумал о заложнице. Стройная. Бледная. Она крепко прижимала к себе ребенка. И сказала «спасибо». Он убил мужчину на глазах у его жены и сына, и женщина поблагодарила его за это.

Снова стук в окошко. Глупо, ведь дверца не заперта. Бобби выглянул и увидел одного из своих приятелей, Патрика Лофтуса.