Дэвид Карной - Музыка ножей

Мэдден берет со стола мобильный. Теперь можно, Ли уже все заснял.

— Так всегда кажется, — отвечает он Лайонсу, одновременно пытаясь разобраться в телефоне. Ага, вот список звонков.

— Девчонки обычно травятся или вены вскрывают. Ну не вешаются они. Странно это.

— Я слышал, одна таки повесилась. В Долине. Только она чуть постарше была, лет девятнадцать, наверное, — говорит Ли, навинчивая на фотоаппарат новый объектив.

— Может, это мода такая… — отвечает Лайонс. — Она записку оставила?

Мэдден никак не оторвется от экрана телефона. Похоже, Кристен несколько раз кому-то звонила сегодня днем. Семь звонков, но только два номера. Значит, скорее всего, не дозвонилась.

— Оставила. Стихи какие-то, — задумчиво отвечает он, переписывая номера и число звонков в блокнот и стараясь не сбиться. — Называются «Хорал семнадцатилетней».

— «Хоралы», — поправляет его Лайонс, заглядывая в бумажку. — Это не стихи. Это текст песни.

Мэдден оборачивается к судмедэксперту.

— Ты что, знаешь ее?

— Да. Был пару лет назад такой хит. Канадской группы, «Broken Social Scene» называется.

— Да, классная группа, — подтверждает Ли.

— «Теперь ее нет. Навела марафет и назад не придет, — читает вслух Лайонс. — Запри машину, забудь про мобилу, лежи в тишине, вспоминай обо мне». Он делает паузу и читает написанное ниже от руки: «Я не буду жертвой. Я так не могу. Простите меня. Не сердитесь, просто надо было слушать. Почему никто из вас меня не слушал?»

— Ну и как? Тебе это о чем-нибудь говорит? — спрашивает Мэдден.

— Песенка? — Лайонс пожимает плечами. — По-моему, обычные страдания про то, как плохо быть подростком.

— А это видел? — Мэдден нажимает на клавиатуру компьютера, и экран вспыхивает. Хэнк наводит курсор на значок CD, и из выпуклой стенки «мака» выезжает диск. На диске аккуратная надпись. Черными чернилами, заглавными буквами. МУЗЫКА НОЖЕЙ. — Знаешь такую группу?

Лайонс некоторое время таращится на диск. За их спинами Ли полыхает вспышкой, запечатлевая золотистый диск «Maxell». Видимо, вспышка срабатывает, как катализатор мыслительных процессов в мозгу Лайонса.

— Слушай, — внезапно говорит он, — может, это бред, но, по-моему, так хирурги называют музыку, которую они ставят в операционных.

— Хирурги? В операционных? — изумленно переспрашивает Мэдден.

— Да, а что? Это нам что-то дает?

Мэдден разглядывает переписанные в блокнот номера. Кладет телефон девушки на стол и достает свой мобильник.

— Донна, привет! — говорит он дежурной. — Хэнк Мэдден тебя беспокоит. Слушай, можешь пару номеров пробить? Я сейчас не у компьютера.

— Секундочку, Хэнк! Компьютер включится только. Он подвис, и я его перезагружаю.

Наконец Мэдден диктует второй номер, тот, что девушка набирала четыре раза.

— Это телефон некоей Керри Пинклоу, — сообщает Донна после паузы.

Мэдден диктует первый номер, набранный трижды, последний раз три часа назад, в 13.36.

— Владельца зовут Т. Коган.

— Коган — это он или она?

— Не знаю, какого оно пола, Хэнк, но это врач. Доктор Т. Коган.

Лето 1973 года

В первый раз Когана привели в больницу, когда ему было девять лет. Что-то случилось у мамы с головой. Мама вечно все забывала, и никто не мог объяснить, в чем дело. Поэтому ее направили в университетскую клинику Чикаго на прием к «специалисту». Так его взрослые называли. Тед помнил, как вошел в двери, а там дяди и тети в белых халатах, и папа сказал, что они помогут маме. Вот такое у него осталось первое впечатление от врачей и медицины.

Мама умерла в 1983-м. Ему тогда было девятнадцать. Последние шесть лет она провела в доме престарелых еврейской общины. Она умерла всего в шестьдесят. Даже в самом начале болезни мама не могла, например, вспомнить, куда положила нужную вещь. Или папа вез ее по магазинам и договаривался встретиться с ней в пять в таком-то месте. А когда приходил, ее там не было. И он повсюду ее искал. Находил, спрашивал, что же, елки зеленые, случилось, а она отвечала: «Не знаю. Я ничего не помню». Тут любой догадается — что-то не так. А потом начались личностные изменения. В наши дни все знают, что это симптомы Альцгеймера, а тогда диагноз никак не могли поставить.

У Теда был брат, на одиннадцать лет старше его. Вот он вырос в нормальных условиях. Отец, как и положено, приходил с работы уставший (он был булочником), и мама готовила ужин и ждала возвращения мужа и сына. Она всем старалась услужить. Ей казалось, в этом и заключается роль матери и жены. Так было принято у поколения их родителей. Люди редко выражали свои чувства, редко целовались, обнимались и говорили нежные слова. Никто не разговаривал так, как говорят образцовые супруги в сериалах, никаких «Здравствуй, дорогая» и тому подобной ерунды. Но зато, если ужин ждет тебя на столе и все домочадцы в сборе, лучше понимаешь, что такое семья.

Когану было девять, когда все рухнуло. А когда маму увезли навсегда, ему было одиннадцать. За несколько лет до того брата отправили во Вьетнам. Он попал в морскую пехоту. Так что детство у Когана было не такое, как у всех. Отец часто задерживался на работе, а потом еще куда-то уходил, и Тед оставался один. По вечерам, закончив учить уроки, он отправлялся играть в бейсбол. Выходил на улицу и бросал старые теннисные мячики в коробку, полную строительной пены. Коробка стояла в глубине гаража. Дырка в ней была как раз такого размера, какого бывает ловушка на бейсбольной рукавице. Тед тренировался часами и однажды попал пятьдесят раз кряду.

— Ну что, Тедди, кто сегодня питчером? — каждый вечер спрашивал их сосед, вдовец Сид Файнберг, выводя на прогулку собаку.

— Сивер, [1] Джордж Томас Сивер — знаменитый бейсболист семидесятых и восьмидесятых годов, питчер (подающий). — отвечал Тед.

— Вроде Сивер в воскресенье подавал?

— Мы же для Кубка тренируемся. Я потом его на день отправлю отдыхать.

— Думаешь, это правильно?

— А что делать? Седьмой иннинг, и ему надо выбить за тринадцать страйкаутов.

— Замени его, — советует Файнберг. — Замени, пока не поздно.

— Ни за что! Он будет играть до конца.

Том Сивер был его любимым питчером. И он всегда играл до самого конца.

— Ладно, поживем — увидим. Я вернусь к девятому иннингу.

Болезнь матери сделала из Теда отличного питчера. Может, и врачом его сделала она? Тед часто об этом думал. Сколько времени он провел в коридорах больниц. Сколько перевидал людей в белых халатах. Не могло это на него не повлиять.

В десятом классе он познакомился с Мелиссой Маккумбер. Северо-западный Университет проводил олимпиаду по биологии. Там они и встретились. Высокая, неуклюжая, на год старше его. Мелисса ходила в маленькую частную школу, Франсез-Паркер. Приятель Когана сказал, это школа для «богатых сучек». Мелисса и вправду была богатой, вернее, богатым был ее отец, биржевой брокер, но вот сучкой она точно не была. Напротив, Коган редко встречал таких приятных девочек.