Альфредо Конде - Тайна апостола Иакова

Он полагал, что убийца Софии почти у него в руках, но не видел выхода из создавшегося положения, который был бы приемлем для церковных и правительственных кругов и не нарушил бы джентельменского соглашения, судя по всему заключенного в высоких инстанциях.

Комиссару было более-менее ясно, каким образом можно скрыть результаты анализа ДНК останков, покоящихся в могиле апостола Иакова и принадлежавших, согласно открывшимся данным, женщине, которую он мысленно уже начал называть апостольшей Иаковиной. Но как скрыть личность убийцы? Этот вопрос оставался без ответа, и именно он держал комиссара в изнуряющем напряжении. Ведь если он обнаружит убийцу и откроет его имя вопреки отданному сверху распоряжению, то на карту будет поставлено многое из достигнутого за последние годы в его карьере.

Дело оказалось, вне всякого сомнения, даже гораздо сложнее, чем Салорио предполагал первоначально. Оно не только делало очевидным отсутствие останков святого Иакова в Компостеле, но и оспаривало историчность фигур монахини Эгерии и самого Присциллиана, первого ересиарха христианства, к тому же галисийца, который уже в те далекие времена выступал за создание смешанных монастырей, где мужчины и женщины вместе отправляли бы культ и распространяли не только божественное семя веры, но и семя жизни, разумеется. Присциллиан сам вступил в любовную связь с Прокулой, дочерью Эукросии и Дельфидия. Что, впрочем, не помешало святому Иерониму говорить о его связи с другой женщиной, по имени Гала. Это был великий муж, которого обвиняли даже в том, что он предается молитвам босой, дабы достичь полного контакта с матерью-землей и наполниться ее теллурической силой.

Еще в VI веке Присциллиан отвергал таинство Троицы, был вегетарианцем и аскетом и отдавал предпочтение изучению священных текстов, что связывало его с гностиками. Он проповедовал воздержание от алкоголя и мяса, но включал в литургическую церемонию танец и признавал апокрифическое Евангелие от Фомы.

«Потрясающий тип!» — мысленно воскликнул Андрес, довольный своими познаниями в этой области.

Да, похоже, он попал в хороший переплет. Даже почитатели Присциллиана могут в гневе наброситься на него. Появление Иаковины лишало их надежды на то, что останки, приписываемые Церковью и народной традицией Иакову Старшему, на самом деле принадлежат почитаемому ими еретику. Ведь даже такие значительные личности, как Санчес Альборнос или сам Унамуно, неоднократно утверждали или, по крайней мере, предполагали, что в компостельском соборе захоронен не Сантьяго, а Присциллиан, что вполне соответствовало бы духу и идейным установкам галисийцев.

А ведь еще возможно открытие второго фронта со стороны тех, кто после распространения новости о том, что священные останки принадлежат не мужчине, а женщине, воспользуются ситуацией, чтобы возродить интерес к фигуре монахини Эгерии, одной из прислужниц Присциллиана, во многом опередившей не только свое время, но и то, в котором мы живем сейчас.

«Вот увидим, сколько найдется желающих утверждать, что останки принадлежат Эгерии», — подумал комиссар, входя в гостиную.

Так что если заварушка еще не началась, то вот-вот начнется.

Через два года, в 2010-м, будет отмечаться Святой Год, который в новых обстоятельствах будет лишен всякого смысла или, по меньшей мере, породит целое море противоречивых суждений, которые могут поставить крест на более чем тысячелетней истории паломничества к мощам святого Иакова. На тысяче лет существования великого Пути Сантьяго, хребта Европы, по словам Гете. А основа этой дороги, древний Млечный Путь, ведущий к Финистерре, краю земли, границам известного в то время мира, к солнечным алтарям, которые венчают сей мыс, дабы люди могли возносить оттуда молитвы царственному светилу, возникла еще раньше.

Да, сей Путь появился задолго до обнаружения гробницы апостола, которое лишь привело к христианизации извечной дороги, той самой, что, повторяя на земле небесный Млечный Путь, со времен сотворения мира вела людей к краю земли, чтобы они могли насладиться величественным погружением царственного светила в бездну океана. Мысли об этом настойчиво вертелись в голове комиссара, и он был не в состоянии от них избавиться.

— И все это полетит в тартарары из-за какой-то дамы, вздумавшей произвести сравнительный анализ ДНК. Мать твою! — изрек наконец Салорио, намереваясь усесться в кресло и расслабиться, пропустив стаканчик виски и не закурив при этом сигару.

Эулохия, судя по всему, еще не приехала. Во-первых, он не замечал ее присутствия в квартире, а кроме того, она не позвонила ему из аэропорта, как обычно делала, когда возвращалась домой из какой-нибудь поездки.

Он уже совсем было водрузился на свой замечательный трон домашнего правителя, коим в действительности он, разумеется, не был, — еще чего не хватало! Просто это был единственный уголок в квартире, на который никто, кроме него, не претендовал и где он всегда мог спокойно отдохнуть под негромкое урчание телевизора. Итак, он уже вознамерился занять свое любимое место и включить телевизор, как увидел, что на подлокотнике кресла сидит карликовый йоркшир Эухении и внимательно смотрит на него блестящими глазками, всем своим видом изображая предполагаемое дружелюбное виляние хвостом.

Комиссар решил, что песик ему не помешает, он даже готов посадить его на колени и почесать за ухом, продолжая переваривать в голове свои последние изыскания и вызванные ими мысли и чувства.

С этим намерением он протянул руку, чтобы погладить собачку и не дать ей покинуть свою привилегированную наблюдательную вышку, с которой она обозревала мир, не догадываясь о том, что и за ней тоже могут наблюдать. А за ней действительно наблюдали.

Протянув руку, Андрес с ужасом обнаружил, что на его любимом месте в кресле, свернувшись клубочком, но при этом воинственно подняв голову, возлежит полутораметровая рептилия Эухении, вид которой заставил его в тысячные доли секунды отдернуть руку.

Однако этого мимолетного инстинктивного движения оказалось достаточно, чтобы вызвать раздражение у ползучей твари, которая приготовилась действовать. Тогда Андрес рефлексивным взмахом руки, словно хлыстом, отшвырнул подальше неполных полкило смертной оболочки песика, которого змеюка, решительно разинув пасть, со всей очевидностью вознамерилась заглотнуть, несмотря на годы мирного сосуществования.

Отчаянный лай собачонки, вызванный охватившей ее паникой и болью от удара, эхом отозвался по всему дому, а питон, вероятно тоже испытавший шок, снова свернулся клубочком на сиденье кресла и замер, всем своим видом демонстрируя кротость и умиротворенность.