Франк Тилье - Проект «Феникс»

— Думаете, ваш муж купил этот сейф, когда стал встречаться с теми двумя? — перебила собеседницу Люси.

— Думаю, да, примерно в это время. Мне захотелось во что бы то ни стало узнать, что там, в этом сейфе, и я попросила слесаря открыть так, чтобы было незаметно, хотя бы один из десяти ящиков. Однако замки оказались ужасно сложными, и этот болван, который изображал из себя специалиста, ящик просто взломал, и все полетело к чертям. То есть ящик-то был открыт, но Стефан по возвращении неминуемо понял бы, что я его обыскивала. Но ничего было не поделать, и чувствовала я себя очень скверно. — Гаэль грустно посмотрела в сторону видеоплеера. — А в ящике я нашла видеокассету. Одну из тех, которые ему наверняка передавали на ипподроме те люди.

— Одну из тех? Вы думаете, таких кассет было много?

— Да, уверена, совершенно уверена, но, к несчастью, не смогла в этом убедиться. А уверена потому, что кассета, которую вы видите, не из сейфа: я тогда быстренько сделала копию найденной у Стефана и, пока он не вернулся, хорошенько ее припрятала. А на оригинале была наклейка с надписью «Феникс № 1», что и доказывает существование других кассет. Зачем иначе нумеровать?

Феникс! Люси почудилось, будто она попала в водоворот. Ей сразу же вспомнилась картина с птицей в огне, висевшая в библиотеке Тернэ слева от изображения плаценты. Феникс! Она понимала, что напала на след чего-то крайне важного и совершенно неожиданного, но суть этого важного и неожиданного от нее ускользала.

Низкий голос Гаэль прервал ее размышления:

— Теперь, если вы не против, посмотрим фильм. Только предупреждаю: это зрелище не для брезгливых или робких.

— Я из полиции, так что ни о брезгливости, ни о робости речи быть не может.

Хозяйка виллы включила видеоплеер.

Сначала перед зрительницами была только чернота. Затем внизу появились цифры: «9/6/1966» — и экран заполнили все оттенки серого цвета. Листья, деревья. Буйство джунглей на черно-белой пленке. Фильм, скорее всего, снимался любительской камерой, но изображение было четким. Вокруг оператора — ничего, кроме пальм, папоротников, лиан, под ногами у него поскрипывала трава.

Вот перед ним открылась брешь в зарослях, и вдали стали видны хижины. Свет казался тусклым: то ли съемка проходила вечером, то ли на рассвете. А может быть, джунгли такие густые, что не пропускают солнечных лучей?

Камера опускается и начинает приближаться к черной влажной земле — к квадрату со стороной метров в пятьдесят, который тщетно стараются поглотить джунгли. Слышатся шаги, шелест листьев. Теперь объектив смотрит прямо на кострище. Из пепла выглядывают обугленные косточки, место, где прежде горел костер, обложено по кругу камнями и черепами животных.

Люси, не сводя глаз с экрана, быстро почесала подбородок.

— Похоже на брошенную туземную деревню, да?

— Это действительно туземная деревня, только совсем не брошенная. Сейчас сами поймете.

Что она имела в виду? Люси смотрела и чувствовала, что ладони ее становятся влажными, по лбу стекают капли холодного пота. Тишину на экране прерывают резкие неприятные звуки. Объектив камеры останавливается на сплетении ветвей над головой, на этот раз — ни просвета, ни кусочка неба, только листья, листья, листья. А на высоте трех или четырех метров — обезьянки, которые с визгом рассыпаются по ветвям, скрываясь и возникая снова. Пронзительные крики не умолкают. Одна из обезьянок, черная со светлой, может быть белой, головой, плюет в объектив и пропадает, быстро взобравшись вверх по лиане.

Несмотря на размеры поляны, Люси не покидало ощущение замкнутости пространства, тропические заросли показались ей живой тюрьмой.

Но вот оператор перестает следить за обезьянками и делает несколько шагов вперед — в направлении хижин. Изображение следует ритму его медленных тяжелых шагов. Вот крыши хижин, сложенные, на первый взгляд, из пальмовых листьев, вот стены — из стеблей бамбука, тесно прижатых один к другому и связанных лианами. Первобытные жилища, словно выплывшие из глубины веков, в каждой такой хижине может поместиться четыре-пять человек. В проеме, заменяющем дверь одной из хижин, внезапно вырисовывается плотная темная туча, это сбившиеся в стаю москиты и мухи, они напоминают облако пыли при песчаной буре.

Люси съежилась в кресле, ожидая чего-то еще более страшного.

Оператор, все так же медленно, входит в хижину, он все время начеку, он опасается сделать лишнее движение. Становится темно, только какие-то черные пятна плавают вокруг. Здесь, кажется, все жужжит, даже воздух. Люси машинально почесала затылок, потом шею.

Тучи насекомых встают стеной… Вот-вот произойдет нечто ужасное.

Луч лампы, скорее всего прикрепленной к камере, прорезает тьму.

Вот же оно, вот это ужасное!

В глубине, в пятне света, шесть скрюченных тел, все лежат рядом, совершенно голые. Явно семья туземцев. Раздутые и превратившиеся в какую-то адскую массу лица, высохшие уже глаза, набитые мошкой и червями орбиты. Струйки крови изо рта, из носа, из ануса — словно все шестеро взорваны изнутри. Животы тоже раздуты — наверное, от кишечных газов. Оператор не упускает ни малейшей подробности, один бесконечно долгий план сменяется другим, еще крупнее. У всех трупов черные волосы, стертые ноги, выдубленная кожа, как у людей из первобытных племен на картинках. Но черты неразличимы, отчаяние и смерть сделали всех одинаковыми.

Люси дышала с трудом, она хорошо представляла себе, какая вонь стоит в хижине, как там жарко и влажно и с какой скоростью в такой жаре и влажности разлагаются тела. А жирные зеленые мухи подтверждали: все именно так.

Внезапно одно из тел содрогнулось. Открылись большие темные глаза — господи, сколько в них боли! Этот наполовину покойник посмотрел прямо в объектив. Люси вздрогнула, откинулась в кресле и, не в силах сдержаться, вскрикнула. Рука туземца протянулась вперед, будто он просил о помощи, потом упала — тяжело, как ствол мертвого дерева.

Они живые… Некоторые из них еще живы…

Люси быстро глянула на хозяйку дома, та нервно крутила в руках носовой платок. Люси вспомнился преследовавший ее кошмар: мертвое обугленное дитя открывает глаза — как здесь. Дрожа, она снова обернулась к экрану. А там продолжался кошмар. Оператор носком башмака трогал скрюченные тела, чтобы проверить, живы эти люди или мертвы. Вздохнуть Люси смогла только тогда, когда этот человек вышел из хижины. А там, на поляне, снова были обезьянки, теперь они застыли на ветвях, словно чем-то подавленные. Словно на джунгли набросили одеяло.

Передышка оказалась недолгой, оператор продолжил обход. Во всех хижинах повторялось одно и то же: среди мертвых туземцев кто-то живой, его снимали и оставляли подыхать — как животное.